class="p1">– Не в том дело…
– А в чем тогда? – не сдавался он, решительно скрестив руки на груди.
Пытаясь выгадать несколько секунд, чтобы придумать аргументы поубедительней, я сделала глоток и чуть не выплюнула его обратно; кофе у Аннетт был на редкость мерзким и настолько крепким, что и мертвого бы поднял.
– Хм-м… Ты же знаешь, ремонт – дело до крайности шумное, а это может быстро довести до стресса. Не говоря уж о постоянно снующих туда-сюда рабочих; вроде как уже не чувствуешь себя дома, верно?
Он недоверчиво фыркнул.
– Странно, мне док почему-то ничего такого не говорил.
– Потому что за те тридцать лет, что он следит за твоим здоровьем, док прекрасно понял, какой ты старый упрямец! – воскликнула Аннетт, закуривая «Мальборо». – А я считаю, что он прав, никому неохота каждое утро натыкаться на тебя, валяющегося всеми четырьмя копытами кверху.
– Это была просто минутная дурнота, не стоит делать из мухи слона.
Его беспечный вид заставил меня закатить глаза.
– Если бы Ненетт не оказалась рядом, все могло бы кончиться куда печальней – надеюсь, ты и сам это понимаешь. Кстати, а что именно произошло?
Когда Аннетт около десяти утра позвонила мне, сообщив, что дед только что потерял сознание, я так переполошилась, что бросила трубку и помчалась сюда, не задав ни одного вопроса.
– Сам не знаю, – пробормотал он, уставившись в чашку. – Мне стало жарко, голова закружилась, ну и вот…
– Он был в зимнем саду, перекладывал коробки перед началом ремонта, – вмешалась Аннетт. – Я принесла варенье из красной смородины и нашла его там. Едва успела поздороваться, как он отключился. Словно его удар хватил.
Дед бросил на нее косой взгляд, но возражать не стал. Я воспользовалась этим, чтобы поднажать:
– Вот видишь, доктор не ошибся. Слишком много возни на тебя свалилось, стоит сбавить обороты.
– Да что ж такое, не успеешь постареть, как тебя уже хоронят! – заворчал он. – Ты же не запихнешь меня в одну из этих богаделен, где только смерти ждать, а? Я свою халупу люблю. Может, она и ветхая, зато у нее есть свой характер, как и у меня.
Я положила ладонь ему на запястье.
– Это же только на время, Лулу. И потом, мне не кажется, что мой дом похож на богадельню, «где только смерти ждать».
Тихий ангел пролетел. Морщины на лбу дедушки немного разгладились, когда до него дошел смысл моих слов.
– Погоди, ты хочешь, чтобы я переехал к тебе?
– Я подумала, что это хороший компромисс. Мой дом всего в десяти минутах отсюда, так что сможешь приглядывать за ремонтом, если у тебя возникнет такое желание. Что скажешь?
Не до конца убежденный, он попробовал возразить:
– Хм… Но ты вовсе не обязана это делать. На кой черт тебе вешать себе на шею престарелого деда?
– Или так, или я силой отволоку тебя к себе, – отрубила Аннетт. – Хотя с малышом Тимом тебе было бы куда веселее.
Стоило упомянуть моего сына, которому скоро исполнится десять лет, как лицо Лулу преобразилось. Его голубые глаза заблестели. Эти двое прекрасно ладили, разделяя страсть к бутербродам с паштетом на полдник и к прогулкам по берегу реки.
– Не уверен, что ему так уж понравится, если я буду постоянно торчать у него перед глазами, – все-таки заметил он.
Пришлось выложить последний козырь, который, как я надеялась, ему было нечем крыть:
– Ты уже столько времени обещаешь поучить его садоводству… Мои грядки в плачевном состоянии, сам знаешь. Без тебя мне их никак не довести до ума.
И это было истинной правдой. Я ни на гран не унаследовала «зеленую руку» [3] дедушки, к великому разочарованию Тима, мечтавшего выращивать собственные фрукты и овощи. Каждый раз мои попытки оказывались тщетными.
– А как же Полин? – спросил Лулу. – Разве она не может тебе помочь?
Упоминание подруги, жившей по соседству, вызвало у меня улыбку. Полин часто подшучивала надо мной из-за неудач с огородом, утверждая, что я способна угробить даже искусственное растение, если им обзаведусь.
– У Полин минуты свободной нет, Лулу. Она и так любезно делится со мной овощами, не могу же я просить ее еще и возиться с моими грядками.
– Ладно, – наконец капитулировал он, – похоже, у меня просто нет выбора. Если я и правда смогу заняться садом и огородом, то от меня по крайней мере хоть какой-то толк будет.
Успокоенная Аннетт обняла нас и отправилась к себе. Я предложила дедушке не тянуть и прямо сейчас собрать чемодан.
– Работы начинаются только в четверг, некуда спешить, – для проформы забрюзжал он.
– Ты в любой момент можешь передумать, я же тебя знаю. Лучше представь, как обрадуется Тим, когда тебя увидит!
– А ты умеешь настоять на своем, – засмеялся он.
Я улыбаюсь в ответ.
– Интересно, в кого это я пошла… Хочешь, поднимусь вместе с тобой и помогу собраться?
– Вот еще! – притворно оскорбился он. – Я еще не совсем лежачая развалина!
Уверенной рукой он ухватился за кованые перила лестницы и стал подниматься по ступеням. Я провожала его взглядом и, когда он скрылся из виду, не смогла сдержать тяжелого вздоха, думая о том, что его хорошее настроение может быстро улетучиться, как только он обнаружит, что его ждет.
Надо было ему сказать…
Нет, сейчас неподходящий момент, чтобы подливать масло в огонь, пусть сначала дедушка полностью придет в себя. Еще раз вздохнув, я прошла через гостиную и оказалась в зимнем саду со старомодной верандой и витражными окнами, сквозь которые утреннее солнце отбрасывало на пол яркие цветные пятна. В детстве я обожала забиться в одно из стоящих здесь старинных плетеных кресел с книжкой Энид Блайтон из серии «Великолепная пятерка». После смерти бабушки, сгоревшей от лейкемии в год, когда мне исполнилось четырнадцать, Лулу использовал помещение в основном для хранения своих бумаг. Сейчас у книжного шкафа выстроились в ряд коробки, которых я не видела, когда была здесь в последний раз. Я сразу узнала почерк дедушки в небрежных надписях, нанесенных красным маркером на каждую коробку: «Одежда Николь» (моей бабушки), «Книги», «Вещи Сесиль» (моей мамы). Зачем ему понадобилось складывать все это именно тут, ведь это помещение – одно из главных достоинств дома? Деталь, про которую не стоит забывать, начиная искать потенциальных покупателей. Впрочем, до этого момента еще далеко. Работы непочатый край: обои с розочками в английском стиле целыми полотнищами отклеивались от стен, оконные рамы прогнили. Мой взгляд упал на газету La Nouvelle République, небрежно брошенную на одну из коробок. Наклонившись, я заметила, что номер сегодняшний. Странно. Лулу, конечно, не фанат порядка, но и не из тех, кто разбрасывает вещи где попало. Я уже собралась отнести газету на кухню, когда мое внимание привлек один из заголовков: «Шатийон: На строительной площадке обнаружены человеческие останки».
Название нашего городка, насчитывающего всего две с половиной тысячи жителей, нечасто попадало на первые полосы, так что я поспешила прочесть статью. В ней говорилось, что скелет был найден на выезде из города, в поле, где собирались строить социальное жилье. По словам журналиста, экскаватор извлек на свет Божий «лоскуты грязно-серой одежды» и военный жетон, «совершенно проржавевший и наполовину сломанный, дающий основания полагать, что эти останки принадлежат немецкому солдату времен Второй мировой войны».
– Чем ты тут занимаешься?
Поглощенная чтением, я вздрогнула и резко обернулась.
– Лулу! Ты уже спустился?
– Я тебя звал два раза, но ты не отвечала. Уж решил, что ты ушла.
– Прости, не слышала. Все хорошо?
– Да, просто чемодан никак не закрывался. Но все уже в порядке, я справился.
– Ясно. Слушай, а что здесь делают эти коробки? Я думала, все это хранится на чердаке.
Дедушка почесал макушку.
– Да нет, все лежало по комнатам. Отдам-ка я это в благотворительный фонд, а то только место занимает, – добавил он, отводя взгляд. – Ну что, идем?
Я понимала, как ему, должно быть, тяжело избавляться от этих частичек прошлого. Каждый предмет одежды, каждая пластинка, каждая вещь, которую он решил отдать, будили в нем
