встала, собрала посуду, поставила в раковину. Надо бы в душ перед сном… Спохватилась, что из-за мусоровоза она спальню и ванную комнату так и не видела.
Лечь вот так вместе в постель теперь казалось странным. Полгода прошло, столько всего изменилось. Одно дело – там, в гостиной, за поцелуями опуститься на диван, фонари за окном, она с дороги, он заждался…
В Москве брачной ночи у них не случилось, вот и подходящий момент.
Был. Был подходящий.
Аня водила рукой в поисках телефона. Он всегда лежал на тумбочке прямо возле подушки: засыпая, обычно читала с приглушенной яркостью экрана. Телефона не было. Рука просто гладила воздух. Не открывая глаз, Аня тянулась дальше, дальше, дальше… Мягко свалилась с кровати.
Окончательно проснувшись, увидела на месте окна лишь белые пунктиры света. А, да, жалюзи. Вспомнила, наконец, где она.
Руслан уже ушел, вмятина на его подушке казалась такой же, какой Аня ее помнила по Москве. Подушка была холодная, даже ледяная. Давно встал.
– Руслан! – голос со сна хрипловатый.
– …а-а-ан! – ответило эхо.
И правда, ушел.
Аня потянула трос из рулетки на окне, жалюзи нехотя поползли вверх. За окном оказался балкон. Серый, пустой, не считая скрюченных, будто подгорелых, листьев. За балконом – две елки. Одна высокая, лохматая, вторая – тощая, согнувшая макушку, словно решила расти вниз. Наверху осталась голая петля ствола. Хвоя была по зиме тускло-зеленая. В просвет между елками маячит громадное здание. Черневшее вчера в ночи, теперь оно отражало тусклым фасадом полмира: белесые тучи, изломанную на стыках стекол крышу Аниной пятиэтажки, быстрый промельк ворон.
Второе окно в спальне открывать не стала, чтобы вечером не возиться.
В гостиной на полу нашла, наконец, телефон, оставленный на зарядке. Было за полдень, но времени еще достаточно, ведь здесь на два часа меньше.
Оказалось, эта гулкая квартира к тому же ничем не пахнет. Вот тянешь носом – и ничего. Разве что воздух непривычно холодный. Батарея под окном в гостиной – еле живая. Стена, выходящая на улицу, – вовсе ледяная. Отсюда громадное здание было видно лучше, чем из спальни. По фасаду бетонные скругленные обводы, стекло в них налито небом. На нижнем балконе махины, сбившись парами и тройками, курят люди. Очевидно, работают в этом здании. На крыше, Аня заметила, кто-то расхаживает туда и сюда. Подъезжают машины, из них неспешно выходят сербы в деловых костюмах с папками, портфелями. А, да, это же их главный суд. Руслан упоминал, что поселился возле достопримечательности. Тогда Аня устало ответила, что они ведь не туристы. На том разговор и зачах.
На кухне не нашла ничего привычного для кофе: ни кофеварки, ни френч-пресса. Руслан московскими утрами никогда не завтракал. Хватал по дороге на работу кофе навынос, слойку с ветчиной и сыром. Мчался дальше. Жил этим до обеда.
Порывшись в кухонных шкафах – один целиком занял бойлер, – Аня нашла турку. Она стояла под мойкой, возле банки с застывшей в камень мукой. В российских квартирах там прячется початая пачка соды. У Ани и у самой была такая, бог знает для чего: посуду содой никто не натирал, на выпечку шел разрыхлитель… Вроде из соды можно делать компресс, если покусают комары, но на шестнадцатый этаж кровососы не залетали. Аня даже не помнила, зачем купила соду. Может, от прежних хозяев досталась.
На кухонном окне заметила антимоскитную сетку. Комариный писк и приставучесть раздражали ее больше укусов. А здесь – второй этаж, река рядом, комары весной налетят… Ну, хоть за сетки спасибо лендлорду. Кажется, Милошу? Какой Милош из себя, Аня не знала. Понять про него хоть что-то, исследуя квартиру, не было никакой возможности.
Аня долго ждала, пока разогреется самый большой блин конфорки. Поставила турку, насыпала в воду кофе: пачку достала из чемодана. Пихнула ее поверх скатанных в трубочки вещей в последний момент, вспомнив, что Руслан дома не кофейничает. Может, и в Белграде так.
Плита едва теплая. Не выдержав бестолкового стояния над конфоркой, Аня открыла почту в телефоне. Хотя она взяла недельный отпуск, Карина, ее начальница, уже накидала заданий и наметок по проектам: «Ты глянь, может, раньше приступишь».
Шипение и запах гари оторвали Аню от экрана: кофе, надувшись пузырем над туркой, стекал на блин, черные капли бесновались на горячем, забрызгивали белую плиту. Аня вывернула переключатель конфорки, схватила турку, переставила на стол. Эх.
Прихлебывая из дурацкой кружки с сердечками и красной надписью «Volim», Аня снова оживила телефон. Файл никак не грузился. Тогда, прихватив кофе, ушла в спальню. Легла на кровать, поставив кружку на пол, положила на живот ноутбук.
Кровать, торшер, шкаф, батарея, окно казались театральными декорациями. Они лишь обозначали спальню. Вот поднимется занавес – и придется Ане играть свою роль. Как там у Чехова: попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй? И в Белграде Антон Палыч неотступно следовал за ней, хотя с той ялтинской командировки прошло больше года…
За окном грянула музыка – громкая, маршевая. На фоне ее что-то тревожно вещали в мегафон. Аня не могла разобрать ни слова. Она вскочила, припала носом к стеклу, потом отодрала прилипшую дверь, вылезла на балкон. Ногу укололо сухим листом, бетонный холод проник сквозь шерсть носка. Снаружи было теплее, чем в квартире. Музыка и громкоговоритель всё ближе. Наконец, между елками остановилась машина. Чуть больше «Газели», с открытым кузовом и мегафоном на кабине. Стало тихо. За рулем курчавый дядька, в кузове – ржавый хаос металлолома. Дядька озирался по сторонам, похоже, чего-то ждал. Затем завел мотор. Музыка и мегафонный голос, точно объявлявший воздушную тревогу, стали медленно удаляться.
Аня вернулась в комнату, заползла под одеяло, завернулась в него три раза, словно свила себе кокон. Спряталась с головой. Застыли ноги, руки; знакомый холод, переходящий в боль, добрался до костей. Аня глубоко вдохнула – и тут же испугалась: вдруг воздуха снова не хватит?
Половину прошлого года она провалялась в постковиде. Прививки не помогли, а может, и ускорили дело. Вакцина «Лайт», когда ее вводили, прошила болью предплечье. То, что вкололи, было ядовитым, парализующим. Яд осы. Большой осы.
Затемпературила она дня через три. После завтрака ни с того ни с сего подкосила слабость – Аня прилегла, думая, что на полчасика, а проснулась уже в темноте. И никак не могла раздышаться: что-то давило на грудь, воздуха было в обрез. Она запуталась в пододеяльнике, и там, в этом ситцевом мешке, будто сохранялся весь доступный ей кислород. Сколько
