Мордка Олейник, хотя уже и рассчитанный графом, но все еще проживавший на заводе, впредь до ликвидации своих собственных гешефтов, как только увидел возню графского камердинера с чемоданами, немедленно же проюркнул в контору и скромно стал у притолоки дверей, ведущих в графскую комнату.
— Что скажешь? — обернулся на него Каржоль.
— Так… ничего, — подернув плечом, замялся несколько Мордка. — Может, помочь чего нужно? — продолжал он после некоторой паузы. — Ваше сиятельство уезжаете, слышно?
— Уезжаю, братец, уезжаю! — подтвердил Каржоль, с веселым и довольным видом потирая руки. — Надоели вы мне все по горло, — ну, да Господь с вами! Не поминайте лихом!
— Пфссс!.! — покачал головой Мордка. — Так скоро?!. Ай- яй!.. И мне ж это очень довольно грустно… Я так уже привыкал до вашего сиятельства… мне так жалко из вас, так жалко, что я аж плакать готовый!..
И испустив печальный вздох, Мордка замолчал, как бы подавленный собственным грустным чувством, но затем, слегка ступив шаг вперед, спросил осторожно, почтительно и тихо:
— А докуда ехать думаете!
— Ох, далеко, брат, отсюда, — на твою родину! — весело объявил Каржоль, ничтоже сумняшеся в преданном ему Мордке.
Тот так и встрепенулся, точно бы его шилом кольнули.
— На моя родина? — удивленно и как бы в полном недоумении повторил он за графом.
— Звините, на каково таково родина, говорите вы?
Это в самом деле, было совершенной неожиданностью для Мордки.
— В Украинск, пояснил ему граф, — в город Украинск, понимаешь?
— В Украинск?! — словно бы в испуге, выпучил глаза Мордка, совершенно ошарашенный точной определенностью последнего ответа, и затем, подумав, деликатно и осторожно добавил: — звините, то, может быть шутки?.. Зачиво вам в Украинск?
— Да ведь надо же куда-нибудь ехать! Не сидеть же здесь!
— Так, но… зачиво в Украинск?.. И что вашему сиятельству, такому большому барину, там делать!? — Совсем даже пустой и глупый город!.. Лучше же на Москва, а не то на Пизтер, — там скорее хороших делов можно знайти себе.
— Ну, а мне Украинск больше нравится, — там у меня тоже не без дела!
Озадаченный Мордка стоял у притолоки, закусив губу, и ничего не возражал более.
— И ваше сиятельство позволите мне завтра провожать вас? — почтительно и как бы с грустью проговорил он после некоторого молчания.
— Если желаешь, — согласился граф, — отчего же!
— Благодару вам, — скромно поклонился ему Мордка и тихо вышел из комнаты.
На следующий день, рано утром, Каржоль действительно выехал в Кохма-Богословск, но, не останавливаясь в городе, приказал везти себя прямо на железнодорожную станцию. К его удивлению, первый, кто встретил его там, был Мордка Олеиник, умудрившийся какими-то судьбами поспеть сюда заблаговременно, еще чуть ли не до свету. Он все время предупредительно суетился теперь около графа с разными своими услугами, — то чемоданы помогал перетаскивать и направлял их к весам, то наблюдал за мелкими дорожными вещами и, следуя за Каржолем к кассе, чутко прислушивался, в то же время, до какого именно пункта станет он спрашивать себе билет? И когда граф взял билет прямого сообщения до Украинска, для Мордки уже не осталось никакого сомнения, что он именно туда и направляется. До сих пор ему все как-то не хотелось верить этому, все казалось, не шутит ли с ним граф; но теперь еврейчик озадачился уже не на шутку и даже очень встревожился! — «Зачем, в самом деле, ехать Каржолю в Украинск? Чего забыл он там, и что за дела такие у него вдруг открылись в Украинске?.. И как же это он так смело, даже дерзко… Точно бы и знать не хочет, что ему запретили въезжать туда, — сам же слово давал и носу туда не показывать, — и вдруг… Уж не пронюхал ли, Боже избави, чего?.. Вот так штука будет!.. О, тут что-то неспроста, что-то недоброе», решил себе Мордка и, проводив графа, сейчас же пошел на телеграфную станцию дать необходимую депешу.
«Гросс-пуриц сегодня выехал в Украинск», сообщил он дядюшке Блудштейну. — «Принимайте ваших мер. Олейник».
Хотя бы и на последние свои деньги, но граф Каржоль «не привык» ездить по железным дорогам иначе, как гран-сеньором, с полным комфортом, в отдельном купе для себя, с местом во втором классе для своего «человека» и отдельной конурой в собачьем отделении для дога. — Так было и в настоящем случае. С полным удобством совершив почти весь свой путь и находясь уже в последних его стадиях, граф сошел в столовую залу пассажирской станции, в Киеве, намереваясь хорошо здесь пообедать, как вдруг, почти нос к носу, столкнулся — и с кем же?! — не более, ни менее, как с самим Абрамом Иоселиовичем Блудштейном.
— Граф!.. Из какими судьбами?! — изумленно растопырив руки, загородил «цивилизованный» еврей ему дорогу. — Вот встреча!.. Не ожидал, никак не ожидал!.. И здравствуйте ж!..
Во всех этих возгласах и приветствиях Блудштейна, к удивлению Каржоля, не только не было ничего враждебного или иронического, но напротив, звучала нота удовольствия, даже чуть не радости такому приятному сюрпризу. Каржоль невольно опешивший было в самом начале, сразу оправился, услышав этот дружелюбно приветливый тон и, в свою очередь, тоже приветливо, но не без оттенка барской благосклонности, подал руку Блудштейну.
— Здравствуйте, почтеннейший, — проговорил он ласково, но несколько небрежно. — Вы это как сюда попали? — продолжал граф на ходу, направляясь к отлично сервированным обеденным столам.
— Я?.. Н-ну, што я попал, это не удивительно, — весело ответил Блудштейн. — Тут теперь у нас такие балшущие дела, такая коммерция, — Бог мой!.. А вот вы из какими судьбами, ваше сиятельство? — Это гораздо любопытнейше… Куда ехать изволите?
— А вы куда? — спросил Каржоль, уклоняясь как бы невзначай от прямого ответа.
— Я?., я к себе до дому; в Украинск, — уже и билет имею.
— С этим поездом?
— С ним самым, в первом классе.
Каржолю это не совсем-то понравилось, но — делать нечего — шила в мешке не утаишь: раз что уж такая встреча случилась — скрываться, стало быть, не за чем.
— Значит, нам по дороге, — небрежно обронил он слово, просматривая обеденную карточку.
— Как по дороге?.. А вы разве тоже в Украинск? — изумился Блудштейн, по-видимому, непритворно.
— Тоже, — кратко кивнул ему головою граф, занятый в эту минуту более существенно заказом официанту какой-то порции.
— Вот как! — еще с большим удовольствием подхватил Абрам Иоселиович. — Значит, вас можно поздравить?
— С чем это? — в недоумении, слегка нахмурил тот брови.
— Ну, и как с чем!.. Значит, вы при больших капиталах?
— При капиталах?.. Почему вы так заключаете?
— А как же ж! Очень просто: из-за того, что ехаете в Украинск… Значит, вы хочите расплатиться из кредиторами, с нашим бедным Бендавид?.. Этово очень, очень хорошо с вашей стороны!.. Такое время, знаете, што деньги теперь очень нужны, — ай, как нужны!
Каржоль с некоторым удивлением скользнул по нем взглядом и ничего на это не ответил.
— Однако, я есть хочу, — пробормотал он как бы про себя. — До свидания, почтеннейший, еще увидимся.
И с ласковой небрежностью кивнув головою Блудштейну, граф с аппетитом принялся за поданную ему тарелку малороссийского борща, с ватрушками и гренками.
«Однако, надо будет по дороге пощупать этого Иоселиовича», решил он себе, ввиду некоторых, сейчас лишь обеспокоивших его, сомнений. — «Почему это он с такой уверенностью заключил вдруг, что я при больших капиталах и еду расплачиваться?.. Неужели же документы целы?..»
Увы! — он был слишком далек от понимания истинного положения дела… Ему и в голову не могло придти, что тотчас же по получении последней телеграммы от Мордки Олейника, Абрам Иоселиович и Бендавид с их друзьями страшно всполошились и даже перепугались. — Как?! Каржоль возвращается в Украинск! — Гевалт!.. Что ж это значит?.. Верно, до него дошли сведения о погибели документов, — иначе как бы он осмелился?.. Хоть и женили они его на барышне Уховой, однако она с ним не живет, он свободен и — почем знать! — может, еще не бросил свои шашни с Тамарой?., может, они даже переписываются иногда между собою, — хотя, казалось бы, Мордка должен был знать про то, если б оно было так!.. Ну, а если это у них как-нибудь так хитро делалось, что даже и Мордка не заметил?.. Ох, все, все может быть в этом ужасном, испорченном мире, даже чего и не придумаешь! Может, граф едет сюда нарочно, чтоб убедиться на месте, точно ли документы его не существуют больше? — О, это почти наверное так, потому что Мордка в последнем письме своем сообщал, что за ликвидацией завода, Каржоль остался ни при чем, с самыми ничтожными деньгами. А если едет без денег, — значит рассчитывает, что документов нет, что мы против него бессильны?.. Нельзя, невозможно допустить, чтоб такое убеждение его оправдалось! — Он должен оставаться в узде. Зачем ему ехать сюда, с какой целью? Какие его намерения? Вернее всего, что хочет разведать почву, узнать в каком положении Бендавид и Тамарины капиталы! Уж не стакнулись ли они вдвоем поднять дело судом? Может, он уже успел убедить и науськать эту погибшую, на все способную девчонку, чтоб она начинала иск, а сам делает для этого предварительную разведку? Друзья Бендавида, с Блудштейном во главе, остановились на этом последнем предположении, как на самом, по их мнению, логичном и вероятном, ввиду такого поразительного факта, как отъезд Каржоля в Украинск. Что тут делать, какие меры принимать? Они решили, что прежде всего, конечно, надо помешать его приезду, не допустить его до Украинска, где он мог бы так или иначе добраться до правды, — значит, надо перехватить его где-нибудь на дороге и успеть переубедить, если он думает, что векселя исчезли, а затем сейчас же, с дороги, либо заставить его поворотить назад, либо направить куда-нибудь в другую сторону. Главное — не допустить до Украинска и убедить, что векселя целы. Задача хитрая и нелегкая; но в «мондрой гловы» Абрама Иоселиовича, словно по вдохновению, опять мелькнул чудесный план, по которому выходило, что не только приезд Каржоля не должен быть допущен, не только сам Каржоль обязательно будет направлен на иной путь, но и из всего этого приключения Украинский Израиль должен еще извлечь для себя особую пользу, — да, именно пользу, и даже из самого Каржоля!
