плечо – хороший знак.
«А ты теперь знаешь и про меня».
Да, я так и сказал ей вчера, уже ПОСЛЕ, на берегу, что у меня был половой контакт с мужчиной.
Без конкретики, без реального количества партнеров, но я донес до нее суть…
Я должен был, я просто обязан был достать из себя этот тяжелый камень и бросить его далеко в воду, именно на ее глазах!
Алиса потерлась носом о мое плечо, всем своим видом показывая: «Ну и плевать, теперь мы с тобой выше этого!»
Она умела как-то вмиг меня обволакивать, но не агрессивно, не хамски, совсем не так, к чему я привык с остальными бабами.
Там, внутри нее, растекалось тепло.
И мне туда опять надо.
«Господи, ну что же ты делаешь со мной?!»
Еще каких-то два месяца назад я горел, я выживал, каждый день на что-то надеялся и с чем-то боролся, я злился, я работал… Пусть я частенько чувствовал себя изгоем, но я свыкся с этим и четко понимал, что мне делать сейчас и что я должен делать завтра!
А теперь…
То, как она воспринимала меня, было сверх того, что могло переварить мое сознание.
Я мужчина?
Мужчина…
Я – мужчина!
Я захлопнул журнал.
Ты мне больше не нужен, потому что больше мне не интересен.
Я сидел и, как это часто уже бывало рядом с ней, боялся пошевелиться: а вдруг она сейчас исчезнет?
Выброшенные в помойку мечты.
Ненужное все.
Все, что было со мной, теперь оказалось ненужным!
Где она гуляла тогда, с кем?!
Хорошо, когда мне было двадцать, когда можно было бы все это остановить, пройти мимо лишнего, пустого, ей самой было всего-навсего двадцать два, тоже еще девчонка…
Ну и где же ты была тогда, где?!
С кем?
А может, и к лучшему, что все это произошло именно сейчас, смог бы я тогда все это правильно растолковать и оценить для себя? Да вряд ли…
Я скосил глаза вправо – Алиса, похоже, снова задремала.
Ну еще бы – в общей сложности мы спали сегодня часа два, наплевав на всех, – в моем номере!
Я давно уже хочу в туалет, но не пойду, тем более что и водителя тогда придется побеспокоить.
Вроде скоро должны приехать в аэропорт, значит, буду сидеть и терпеть.
А вдруг она сейчас видит там, в своей дреме меня, нас двоих?
Тут автобус резко затормозил.
Алиса дернулась и достаточно сильно ударилась лбом о впереди стоящее сиденье.
С шумом открылась передняя дверь.
Водитель, громко ругаясь на своем языке, выскочил наружу.
Что произошло, я окончательно понял только к обеду следующего дня в отделении полиции аэропорта Ларнаки.
Мы сидели в четвертом ряду.
Еще ничего не случилось, но водитель уже бежал на дорогу.
«Когда, вы говорите, он выбежал на дорогу?»
Тут в долю секунды меня охватил еще плохо объяснимый, не подающийся никакой логике ужас…
Логика пришла потом, в лице парочки усатых кипрских полицейских, а позже – в лице представителя российского консульства, с которого плохой костюм свисал, как со скелета.
И все они препарировали ситуацию и наши действия внутри нее так, словно произошло покушение как минимум на папу римского!
От удара лбом Алиса мигом проснулась и коротко, но очень громко вскрикнула.
Она начала ощупывать свою грудь, лицо, потом схватилась за сумку, и все что-то причитала и судорожно дышала.
– Платон, что случилось?!
– Не знаю, похоже, авария…
Она уставилась на меня бессмысленным взглядом.
Я понял: случилось что-то страшное, и даже не здесь, в автобусе (я оглянулся по сторонам – все вроде были живы), с ней что-то случилось!
Меня очень напугало то, как она дышала, ей просто физически не хватало воздуха!
Ее, похоже, серьезно замкнуло…
Не отдавая себе отчета в том, правильно или нет я поступаю, я подхватил ее на руки. Помню, мне очень мешала ее сумка, бившая меня по животу, а затем я прыжком, как хищник с краденой ношей, выскочил из автобуса.
Я просто хотел, чтобы она дышала!
Позже я повторил это разным людям раз сто пятьдесят!
Меня колотило, пот тек по лицу, какой-то внутренний голос крикнул мне, что смотреть можно только вперед, только вперед, туда, куда я сейчас должен унести ее, подальше отсюда!
То, что произошло дальше, я уже откуда-то знал за секунду до этого, как будто в моей голове кто-то смешал фрагменты настоящего и будущего в одну цветастую, ревущую кучу.
Тяжелая лапа человека в черной рубашке легла мне на плечо, в нос ударил запах дешевого табака и мерзкого одеколона.
Потом, позже, и ей и мне поначалу не очень-то и верили, они ведь и вправду не исключали фантастическую возможность того, что мы были с ними в сговоре.
«И вы утверждаете, что этот человек вас отпустил?»
Нет, я этого не утверждаю.
Он нас не отпускал.
А тем временем вокруг началось основное действо.
Краем глаза я успел заметить, как в автобус забежало еще как минимум человека четыре.
Как черные грязные тараканы, они вдруг выпрыгнули неизвестно из какой щели, и ярко одетых нарядных людей в нашем автобусе поглотила эта чернота.
Он смотрел мне прямо в глаза.
– Сорри, – сказал я.
На плече у человека в черной рубашке качнулся автомат.
У меня есть три, две, нет, одна секунда…
– Она больна, – сказал я по-русски.
Он перевел взгляд на Алисину голову, прижатую к моей груди. Ее рыжие волосы, спутанные, ставшие вмиг какими-то мертвыми, как у выброшенной в мусорное ведро куклы, трепал ветер.
– Она больна, – повторил я по-английски.
Он вернул взгляд ко мне.
Так, с любопытством и крайней настороженностью, не мигая и не дыша, наверное, смотрят на тех, кто стоит на самом краю крыши.
Он изучал меня.
Алиса, похоже, его мало интересовала, а в моей голове промелькнула мысль: «Хорошо, что эта дурочка надела сегодня в дорогу длинное, чуть мешковатое платье, а не оделась так, как она обычно выряжается!»
Затылком я чуял: в автобусе началась какая-то возня. Испугавшись «черных тараканов», кто-то из наших баб пронзительно завизжал, но здесь, на обочине дороги, тараканом был не он, тараканом был я, а он был богом, который, прежде чем нас прихлопнуть, имел удовольствие посмаковать мой страх.
Моя же дурочка никого не видела, все это время она не отрывала свою голову от моей груди, судорожно втягивая ртом воздух.
«Вы утверждаете, что ваша спутница не видела преступников?»
Утверждаю.
Я отвел от него взгляд и начал вдыхать ее запах: пусть
