дѣлали.
— Никто васъ и не будетъ притягивать къ суду, — проговорилъ успокоительно Воротилинъ.
— Вы хотить, — продолжала Лиза: — что-нибудь сказать хорошаго мамѣ?
— Да, скажу кое-что недурное.
— Вы — авокатъ. Вамъ, можетъ быть, хочется помочь мамѣ въ каком-нибудь… une affaire quelconque, un heritage par exemple? [5]
— Почему же вы такъ думаете?
— Потому что мама ни въ чемъ не можетъ быть виновата. Какой же это héritages?
— Все будете знать, скоро состарѣетесь.
— Это не отвѣтъ, — выговорила нахмурившись Лиза, встала и прошлась по комнатѣ.
Воротилинъ все съ возрастающимъ недоумѣніемъ глядѣлъ на нее. Ему положительно дѣлалось неловко съ этою дѣвочкой.
— Я не хочу быть богатой, — разсуждала вслухъ Лиза. — Я буду работать. Я не хочу быть rentiere… Фи! И мамѣ не нужно много денегъ. Только вотъ теперь она все еще не очень здорова, и ей нельзя такъ работать. Надо имѣть маленькія деньги; а много не нужно.
— Много не нужно! — расхохотался Воротилинъ.
— Не нужно, — подтвердила Лиза совершенно серьезно.
Она подошла къ окну и увидала у воротъ карету.
— Это вашъ экипажъ? — спросила она Ипполита Ивановича.
— Мой, — отвѣтилъ онъ не безъ самодовольства.
— Вы богатъ?
— Не очень.
— У васъ такая карета. Если вы къ намъ пріѣхали, тутъ есть что-нибудь… удивительное.
— Удивительное? — переспросилъ Воротилинъ.
— Ну, да… quelque chose dextraordinaire [6].
— Что-же, по-вашему?
— Я не знаю. Вамъ нужно маму. Или вы, можетъ быть, такой добрый, vous ne plaidez que pour les veuves et les orphelines? [7]
Лиза разсмѣялась. Смѣхъ этотъ сильно покоробилъ Воротилина. Онъ всталъ, бросилъ на полъ папиросу и почти сердито сказалъ:
— Я напишу два слова вашей maman; есть бумага?
— Сейчасъ я принесу.
Лиза пошла къ себѣ въ комнатку и принесла оттуда почтовый листикъ и чернилицу съ перомъ. Ипполитъ Ивановичъ присѣлъ къ столу и написалъ нѣсколько строкъ.
— Отдайте это вашей maman, — сказалъ онъ Лизѣ строгимъ тономъ.
— Хорошо, — протянула Лиза и, противъ своего обыкновенія, руки ему не подала.
Онъ надѣлъ шляпу на порогѣ передней и не взглянулъ даже на Лизу, когда она его выпускала на лѣстницу.
«Что это за дикая дѣвчонка?» спрашивалъ себя Ипполитъ Ивановичъ, покачиваясь на мягкой подушкѣ своей кареты. «Вѣрно и мать въ такомъ же вкусѣ. Откуда это взялись такія дѣти? Навѣрно будетъ кобениться. Это какъ ей угодно. Мы сразу же увидимъ, какую повести линію и стоитъ ли вообще шкурка выдѣлки. А дѣвчонка преехидная.»
Лиза, проводивши гостя, поморщилась и подумала про себя:
«Какой poseur этотъ авокатъ. Онъ что-нибудь думаетъ нехорошее сдѣлать съ мамой.»
Она подошла къ столу и, не читая записки, сложила ее вдвое.
«Какой мои семинаристъ плохой», продолжала она думать. «Онъ говорилъ про этого господина такъ хорошо. А мнѣ онъ не нравится. И мамѣ не понравится, я знаю.»
Карета Ипполита Ивановича была въ эту минуту на Николаевскомъ мосту. Закуривая сигару, онъ почти вслухъ проговорилъ:
— Экая ехидная дѣвчонка!
XV.
Карповъ соскучился объ Николаичѣ. Онъ отправился къ нему подъ-вечеръ и ужасно досадовалъ, что не засталъ дома. Возвращаться въ Петергофъ ему не хотѣлось, а надо было какъ-нибудь убить вечеръ. Онъ сѣлъ на пароходъ и поѣхалъ въ Новую деревню — къ Излеру. Въ саду болталась обычная публика. На женщинъ Карповъ совсѣмъ не смотрѣлъ и не искалъ знакомыхъ. Ему совершенно недоставало Николаича, и всякая болтовня со встрѣчнымъ и поперечнымъ была бы ему противна.
На большой площадкѣ, передъ террасой, его окликнули. Онъ обернулся. Передъ нимъ стоялъ Борщовъ.
— Вы здѣсь? — вскричалъ удивленно Карповъ.
— Вотъ ужь съ полчаса шатаюсь.
— Съ грѣшными цѣлями?
— Какое! мнѣ хотѣлось увидать здѣсь одного адвоката; а его, кажется, не будетъ.
— Присядемте напиться чаю. Мнѣ нынче какъ-то скверно. Я пріѣхалъ съ дачи, Николаича не нашелъ дома и кинулся сюда.
Они помѣстились на террасѣ и спросили себѣ чаю.
— Какого вы адвоката ищете? — освѣдомился Карповъ.
— Есть тутъ нѣкій Воротилинъ.
— Воротилинъ, — повторилъ съ удареніемъ Карповъ. — Онъ вамъ нуженъ по дѣлу?
— Нѣтъ, не мнѣ. Сюда пріѣхала изъ-за границы одна прекрасная женщина, вдова съ дѣвочкой. Она живетъ своимъ трудомъ, пристроилась теперь переводчицей въ газетѣ. Такъ вотъ этотъ господинъ Воротилинъ заѣзжалъ къ ней вчера, но не засталъ дома. Онъ ее давно ищетъ по какому-то дѣлу. Сколько можно судить по запискѣ, которую онъ у ней вчера оставилъ, дѣло въ ея интересѣ. Наслѣдство, что-ли, какое… Вы нигдѣ не встрѣчали этого Воротилина?
— Знаю, что это за гусь, — проговорилъ Карповъ.
— Гусь?
— Даже лапчатый!
— Стало-быть, изъ породы хищниковъ?
— Уже довольно того: другъ и пріятель статскаго генерала Саламатова.
— Вы гдѣ же съ нимъ встрѣчались? — спросилъ озабоченно Борщовъ.
Карповъ улыбнулся.
— У такой дамы, которая знаетъ всю подноготную объ немъ.
— Эта дама одна изъ совращенныхъ вами женъ?
— Напротивъ, это одна изъ женъ, совратившихъ меня.
— И что же выходитъ изъ ея показаніи?
— Изъ ея показаній выходитъ, что господинъ Воротилинъ представляетъ собою блистательный тинъ всеяднаго животнаго. И кромѣ показаній женщины, знающей его и вдоль и поперекъ, я самъ имѣлъ съ онымъ субъектомъ легкій разговоренъ о его профессіи. Принципы его, по эластичности, уподобляются лежачимъ рессорамъ.
Лицо Борщова затуманилось.
— Спасибо, что предупредили, — сказалъ онъ: — надо будетъ держать ухо востро. Видимое дѣло: этотъ Воротилинъ имѣетъ въ рукахъ что-нибудь такое, съ чего онъ желаетъ содрать жесточайшій процентъ.
— И сдеретъ, — подкрѣпилъ Карповъ.
— Надо-бы узнать подъ-рукой, — продолжалъ Борщовъ: — какіе у него замыслы?
— Узнать это будетъ не легко. Да вѣдь онъ долженъ же объявить, что ему надо?
— Эта женщина чрезвычайно скромна, застѣнчива и неопытна. Ей нельзя самой вести переговоры. Я и вызвался помочь ей.
— Ну ужь позвольте, — вскричалъ Карповъ: — коли ей кто поможетъ, такъ вашъ покорнѣйшій слуга.
— Будто-бы?
— Вѣрно.
— Вѣроятно, черезъ даму, совратившую васъ.?
— Именно.
— Такъ, пожалуйста, помогите мнѣ, сдѣлайте такъ, чтобы г. Воротилинъ сократилъ свои требованія.
— Его таки держатъ въ решпектѣ. Мнѣ лично было бы очень пріятно, если-бъ этого хищника на чемъ-нибудь хорошенько изловили.
— А вы, стало быть, жуируете съ барынями, около которыхъ вертятся такіе господа?
— Жуирую! Смердящая тоска!
— Будто бы? — спросилъ насмѣшливо Борщовъ.
— А вы думали, я и въ самомъ дѣлѣ Иванъ Александрычъ Хлестаковъ?
— Иу, ужь сейчасъ и Хлестаковъ. Вы сами знаете, кто вы. Не даромъ же вы зовете себя эллиномъ и Алквіадомъ.
— Какой я эллинъ! Да и возможна-ли жизнь наслажденій въ этомъ пнгерманландскомъ болотѣ? Вы здѣсь останетесь еще?
— Да не знаю, право. Надо-бы дождаться этого Воротилина. Вы бы насъ познакомили…
— Не дожидайтесь. Лучше обождите и скажите вашей знакомой, чтобы она его раньше трехъ дней не звала, а я, тѣмъ временемъ, все вывѣдаю, что вамъ надо
