Кирстен обслуживала нас и не притрагивалась к алкоголю, ей как-то удалось поставить пластинку, и тогда мы с Хенриком (так звали издателя) принялись танцевать. Вильхельм танцевал с его женой, издатель — со мной. Вильхельм и я не прикасались друг к другу и не промолвили ни слова. Ты знаешь, как это может быть неприятно, и я всё время думала, что пока гости рядом, ничего плохого не произойдет, но как их удержишь — а я не была знакома с ними так близко, чтобы попросить их побыть еще. Кажется, уже ходили ужасные слухи о том, что происходит в нашем браке. Внезапно мы остались одни: он, я и Кирстен. Вильхельм едва держался на ногах и протянул руки, чтобы схватить Кирстен — та испугалась и убежала в свою комнату, но дверь в ней не запиралась. Вильхельм — за ней. Казалось бы, какое мне до этого дело. В конце концов она была взрослым человеком. Но я всё равно туда кинулась. Кирстен кричала и вырывалась, он же лежал на ней сверху и держал за запястье. Тогда я разъярилась: рвала, царапала, кусала его, пока он не схватил чемодан, бросив в него что-то, и не ушел из дома. «Чертовы буржуазные суки!» Он поймал такси и с тех пор больше мне не попадался.
Лизе рассказывала ровным, монотонным голосом. Она с удивлением смотрела на Милле, словно не понимая, почему та сидит напротив. Затем принялась за свой коктейль из креветок. Милле подняла бокал.
— Сколь, — серьезно произнесла она.
— Сколь.
Обе выпили до дна. Милле тряхнула гладкими черными волосами и произнесла:
— Всему виной Джон и Джетте — именно они надоумили его.
— Конечно. Джон меня ненавидит, потому что я списала с него героя одной из своих книг.
— Они ему все уши прожужжали: мол, ты погубила его карьеру. Они свели его с Хелене. И с этого момента ваши отношения были разрушены окончательно.
— Но от нее-то он вернулся, дорогая Милле. Тебе просто нужен был кто-то, чтобы сдувать с него пылинки и тереть спину.
— Он не твоя собственность, Лизе. И лучше всего тебе было, когда ты лежала в больнице. Ни один мужчина не выдержал бы всех этих попыток самоубийства, к тому же ты никогда не совершала их всерьез.
Лизе улыбнулась в складку бархатных занавесок, отделявших их уголок от остального заведения.
— Нет, никогда, — почти с радостью в голосе ответила она. — А теперь ты не знаешь, Милле, что тебе делать с твоим плюшевым медвежонком?
— Он всегда любил только одну тебя. Никогда не говорил ни о ком другом. В действительности меня для него не существовало.
Их разговор казался Милле сплошным безумием; она недавно окончательно порвала со своим папочкой-главврачом. Они были в гостях у ее родителей. Вильхельм еще до этого успел хорошо набраться и за столом совсем не сдерживался. Ее мать отважно пыталась несколько раз направить разговор, но Вильхельм постоянно перебивал. Когда он в какой-то момент вышел, отец сказал: «Типичный случай синдрома Корсакова. Алкогольное слабоумие. Пошли его туда, откуда он заявился, девочка моя».
— Дело в том, — сказала Милле, — что я была безнадежно влюблена в него. Тебе хорошо известно, каким очаровательным и смешным он бывает, когда не слишком пьян.
— А теперь?
Лизе намазала маслом белый хлеб на закваске и потянулась за камамбером.
— Теперь я за ним ухаживаю, как за пациентом. Он и есть пациент. Я рада, когда ему лучше и он набирает вес и прочее — ведь он мне нравится. Но теперь я не влюблена. Втроем — так нам было лучше.
— Меня сейчас всё устраивает, и мне хорошо, — сказала Лизе с полным ртом хлеба и сыра. — Я даже полюбила Хелене. Она ненавидела меня всем сердцем и хотела, чтобы он принадлежал одной ей. Это можно было понять. Но ты всегда отличалась свободным нравом, тебе нужен был коллектив и всякое такое. Может, ты и сама в это веришь. Но наша с ним любовь такова, что кому-то одному сейчас придется умереть…
— Лизе, ты с ума сошла?
Милле в страхе уставилась на нее. Случись Вильхельму это услышать, он понял бы ее и простонал бы по-кьеркегоровски: «Я не виню время за то, что оно причиняет боль, но за то, что в нем нет страсти!»
— Нет, просто немного пьяна. Совсем отвыкла от алкоголя. Это чертовски дорогое бремя…
— Позволь мне тебя угостить, я заплачу.
— Жаль, с нами нет Вильхельма с его чековой книжкой. Не получится ли, чтобы издательство оплатило?
— Не предполагала, что ты такая, — произнесла Милле. Ее темные глаза увлажнились. — Я-то думала, что несмотря на всё, у нас столько общего…
«Чертова сучка, — радостно подумала Лизе, — ты предпочла мне его. Своей большой рыхлой рукой ты оттолкнула мою, но об этом не принято говорить средь бела дня, и кроме того, ты мне вдруг внезапно стала безразлична…»
По пути домой она продолжала смеяться, хотя ее победа и была горькой, почти равной поражению.
Вернувшись домой, Лизе обнаружила Курта за приготовлением одного из южноамериканских блюд, которые он так любил стряпать. Правда, ему редко выдавалась такая возможность: фру Андерсен расценивала это как намек на то, что она недостаточно вкусно готовит. Но сегодня в виде исключения она отправилась домой, так как херре Андерсену защемило шею и голова у него сильно кренилась на одну сторону, будто мышца шеи стала слишком короткой.
Лизе стояла рядом с Куртом, пока тот возился с грибами. Что хорошего в том, что он здесь? Она лишь утоляла профессиональное любопытство, не больше. Руки его работали быстро и проворно. Может, когда-то был поваром на корабле? Проще не знать о нем ничего определенного. Лизе улыбнулась и на мгновение уткнулась подбородком ему в плечо. А что, если бы она полюбила его сейчас, когда всё уже безразлично? Спросила:
— Кстати, откуда у тебя деньги на всю эту еду?
— От Вильхельма, — не отрывая глаз от работы. — Он разложил купюры между страниц. И я нашел восемьсот крон. Остальное можешь забрать.
Лизе залилась громким смехом:
— Это ничуть меня не удивляет. Я тоже прятала от него деньги. Если мы однажды обеднеем, Курт, сможем перетряхнуть мои книги.
От этого «мы» ему стало не по себе.
— Тебе удалось узнать, вернется ли Вильхельм? — вежливо поинтересовался Курт, наконец взглянув на Лизе.
— Он не вернется. И я совсем этого не хочу.
Она быстро повернулась и направилась в спальню. Стянула пальто, повесила его в шкафу, встала на колени перед трюмо и выдвинула нижний ящик. Разворошила белье и полотенца и наконец нашла
