на три пики, положили пана Савву на дубовую лаву, сказали: «Вот тебе, Савва, боярская шапка!..»
Но, наверное, наивысший духовный взлет грибок-боровичок испытал в Царьграде на базаре. Гай-гай, вовсе не Байда пил там мед-горилочку, а он, грибок-боровичок, и пил не день, не два, да не одну ночку. Это он не захотел служить царю турецкому, назвав его веру проклятою, а царицу поганою. И повелел царь грибка-боровичка за ребро крюком зацепить, и так он висел не день, не два, да не одну ночку. А получив лук от своего верного слуги-оруженосца, это грибок-боровичок стрелу пустил — в царя угодил, а царицу в потылыцю, его доньку в головоньку.
А в своей козацкой смерти грибок-боровичок был бессмертен… Лежали его рученьки край крученьки, а ноженьки край дороженьки, а в головушках росла травушка; а в другом месте лежал он китайкою покрытый, руки укутаны китайкою, а ноженьки нагайкою; а еще в другом месте лежал грибок-боровичок на кочке головой, прикрыв очи осокой, конь вороной стоял в ногах, сизый орел парил в головах. И в какой бы стороне своей родной земли ни лежал грибок-боровичок, а конек над ним плакал: «Встань, козаче, ти проснися, на Вкраїну подивися, вже сідельця твої згнили, і стремена вже потліли, орли очі повиймали, а татари шаблю взяли». А грибок-боровичок так разговаривал с сизым орлом: «Сизий орле, побратаймось! Як ти, брате орле, станеш з лоба очі видирати, дай же моїй неньці знати — моїй неньці старесенькій, матусеньці ріднесенькій». И если не орел сизокрылый, то ворон черный прилетит к матери с весточкой: «Ой я твого сина знаю, тричі на день попас маю, з лоба очі вибираю. Іди, стара, додомочку, візьми жовтого пісочку, посій його в городочку, як той пісок вгору зійде, тоді син до тебе прийде».
Вот такой он, Хома смертный, — бессмертный в живой украинской песне; многих сил он набрался из ее могучего лона, многие чары узнал.
И копье его никогда не было сломлено, и порох оставался в пороховнице, и сабля булатная в ножнах, и тютюна не одна папуша, люлька-бурулька и бандура дорожная, ибо грибок-боровичок в своей жизни боевой да скитальческой не расставался и с бандурой, что сестрою доводилась ему…
Вот такая статья появилась в районной газете, которая, видно, готовила целую серию подобных материалов, потому что стремилась пояснить и проанализировать феномен старшего куда пошлют из яблоневского колхоза «Барвинок», найти корни его чудотворных фантастических деяний и подвигов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
в которой говорится про договор о творческой дружбе между колхозом «Барвинок» и славным театром оперы и балета, а также описывается достоверный полет Икара в яблоневском коровнике
Какое-то время не доходило никаких вестей о новых чудесах, сотворенных Хомой. Хотя он, как и всякая творческая натура, не мог обходиться без ежедневных чудес, хотя, возможно, некоторым эти чудеса казались чудесами незначительного калибра, были совсем незаметными на фоне предыдущих грандиозных свершений. Спросите, какие чудеса? Например, однажды утром он с похмелья ждал, ждал, пока Мартоха подаст ему бокал холодной воды, — и жданки свои растерял. Или же как-то раз спросили яблоневские ребятишки его на улице: «Дядько Хома, откуда вы?» Грибок-боровичок не моргнув глазом ответил: «Не из снопа, а из соломы». А то еще украдкой сотворил такое, что когда свет настал, то рак и по нынешний день не свистал; а то еще приложил свой пронзительный талант к тому, что ни одна баба так и не стала до сих пор девкою; благодаря злым хитростям старшего куда пошлют до сей поры никто так и не увидел своего уха. Думаете, это не Хома научил слепых тому, что они и поныне говорят: «Увидим!»? Думаете, не он повинен в том, что до сей поры сорока еще не вся белая? Думаете, не он добился того, что перестали пользоваться кожаными и каменными деньгами, заменив их на золотые и бумажные?
Немало было и других див и чудес, но они такие уже мелкие, что не стоит про них и упоминать…
Несколько лет тому назад в разных производственных коллективах стали популярными творческие договоры. А поскольку яблоневский колхоз «Барвинок» был не из последних, его правление во главе с Михайлом Григорьевичем Дымом составило договор о творческой дружбе с известным театром оперы и балета.
Прежде чем ехать в Яблоневку, театр долгое время дискутировал: каким именно произведением им следует отчитываться перед колхозниками «Барвинка»? Ссылались на Аристотеля, который говорил, что фабула есть основа и будто бы душа трагедии. Упоминали имена Эсхила, Софокла, Эврипида. И порешили, что вряд ли стоит везти в Яблоневку мольеровского скупого, который скуп — и только, но кто знает, правильно ли поймут в колхозе шекспировского Шейлока, который и скупой, и смекалистый, и мстительный, и чадолюбивый, и находчивый. Да, Дон-Жуана поймут, но своевременен ли Дон-Жуан?.. Ах, Мейерхольд, ах, изобразительная стихия театра!.. Ах, Станиславский, творец новой сценической реальности, ах, импровизационный сплав голосовых и пластических интонаций актера!.. Главный балетмейстер театра Вениамин Вениаминович Вениаминов, ученик славного Бальзама Бальзамовича Бальзаминова, безуспешно пытался вынести на утверждение художественного совета такой вопрос: «Метафора. Трактовка метафоры в Киеве. Трактовка метафоры в Яблоневке. Способен ли понять старший куда пошлют, что метафора — одна из возможностей осуществить связь между искусством и реальностью?» Но художественный совет театра отказался на своем заседании подобным образом ставить вопрос и настоял на своей редакции: «Метафора. Общее в трактовке метафоры в Киеве и Яблоневке. Метафора — одна из многих возможностей для старшего куда пошлют всегда поддерживать тесную связь искусства с жизнью». Главный балетмейстер Вениаминов, ученик славного Бальзаминова, никак не мог согласиться с такой редакцией темы, выражая свою уверенность в том, что грибок-боровичок вряд ли придет через метафору к концептуальному восприятию мироздания. Даже правление колхоза не может поручиться за то, что Хома способен постичь мифологические и мифологизированно-исторические персонажи Шекспира, Расина, Гёте.
Как видим, известный театр оперы и балета самым ответственным образом отнесся к творческому договору, подписанному с колхозом «Барвинок», и к своей отчетной поездке в Яблоневку, и не приходится удивляться тому, что на первом плане тут фигурировала личность старшего куда пошлют. Поэтому и маялся художественный совет с этой сакраментальной метафорой, поворачивая ее и так и сяк, разглядывая ее и в тени, и на солнце.
Радовались, что эта метафора мыслями в небе,
