Большинство предпочли уехать из Германии, когда отсюда ушли войска союзников.
– А вы-то оба почему остались? – спросила она.
– Я не могу отвечать за него. А я… у меня больше ничего не было. Здесь я хотя бы чувствовала себя нужной. И потом, надо же кому-то следить за архивами. Слышала небось про Цербера – пса, сторожившего у врат преисподней?
– Да, а при чем здесь он?
– Как думаешь, я на него похожа? – спросила Эва, и ее прокуренный смех прозвенел на весь коридор.
Она и сейчас его слышит.
Присев в коридоре, Ирен отчаянно трет виски. В эту ночь ей приснилось, что Эва предупреждает ее: они снова возвращаются. После такого глаз уже не сомкнешь. От застарелой тревоги сжалось сердце. Страх, что сделают больно Ханно. Мгновение она боролась с желанием позвонить ему – в три часа ночи. «Успокойся. Все в порядке», – повторяет она самой себе, только чтобы разжались тиски в ее грудной клетке. Она представляет себе тихие аллеи кампуса, болтающих под деревьями студентов. Уютный и умиротворяющий мирок, он не мог дать трещину.
Наконец ей становится полегче. Она подбрасывает в очаг полено и включает новые серии «Дряни» – пусть идет до рассвета. Ей очень нравится эта героиня – откровенная до душевной наготы и с глумливым юморком. Проснувшись, она обнаруживает, что ее машину занесло снегом. Расчищая лопатой смерзшиеся ледяные корки, она чувствует, как воздух снова заполняет ее легкие, прогоняя черные мысли. Лес, весь припудренный белым снежком, сверкает в лучах солнца. Когда Ханно жил здесь, вся тяжелая работа доставалась ему. Все заканчивалось игрой в снежки и сумасшедшим хохотом. Она думает, что надо бы завести собачку. Та, у Глэзеров, показалась ей очень ласковой.
Сильке Бауэр пунктуальна. Вот уже два года, как она влилась в команду отдела по розыску детей. До этого преподавала современную историю в Берлине. Ее специальность – программа германизации в нацистской Германии. Чтобы написать эссе на эту тему, она и пришла в ИТС. Все свои отпуска за последние несколько лет – восемнадцать месяцев вкупе – она просидела в архивах, описывая фонды. Когда ее книга была закончена, Шарлотта Руссо уговорила ее остаться.
Она принимает Ирен в тщательно убранном кабинете. Здесь нет ни сложенных шаткими стопками папок, ни кружек с остатками холодного кофе на донышке, забытых на этажерке. На самом видном месте красуется рождественский венок – вспоминания о ее берлинском детстве. Ей не хватает столичного размаха. Здесь все слишком маленькое, говорит она, в такие вот деревеньки с разноцветными деревянными домами уезжают провести канун Рождества. Ей пятьдесят, короткая стрижка, потускневший блонд, под глазами круги, говорящие о бессоннице, и всегда под рукой электронная сигарета – утеха курильщицы, расставшейся с вредной привычкой. Она посвящает все свое время «беспризорным детям», перемещенным малым сим, которые находились в оккупированных Германией зонах. После освобождения союзники столкнулись с миллионами потерявшихся детей. Сироты, те, кому удалось выжить в лагерях, юные, насильно угнанные как рабочий скот. Благотворительным организациям предстояло позаботиться о них, идентифицировать и устроить возвращение на родину. Большинство из них были истощены от голода, травмированы, отказывались разговаривать. Волонтеры, прибывавшие из США или Соединенного Королевства, зачастую имели о войне весьма отдаленное представление. Они быстро сообразили, что эта миссия потребует полной самоотдачи. Больше времени им понадобилось, чтобы осознать, что они – всего лишь пешки на громадной шахматной доске, и оценить всю меру собственного бессилия.
– Я разыскиваю польского мальчика, – объясняет она Сильке Бауэр. – Он был похищен в конце сорок первого или в начале сорок второго. Польский Красный Крест открыл следствие, которое закончилось провалом.
– Вы хотите опять открыть дело? У вас появились новые сведения?
– Так сказать было бы еще рановато. Его мать погибла в Равенсбрюке.
– Ее депортировали как участницу Сопротивления?
– Априори нет. Я не знаю, почему немецкая полиция ее арестовала.
– Может быть, они просто от нее избавились, – предполагает Сильке Бауэр.
– А как следователи обнаружили программу по германизации?
– В самом начале это было на уровне упорных слухов. Детей, подходивших под «правильные расовые критерии», нацисты могли похищать в оккупированных странах, чтобы передавать их на воспитание в немецкие семьи. Это как в сказках про страшного великана… А потом тысячи детских фотографий стекались из стран Восточной Европы и Балтии, и пришлось признать очевидность. Сегодня предполагаемое количество похищенных детей – около двухсот тысяч.
– Двести тысяч! – восклицает Ирен.
– Головокружительная цифра, правда? Гиммлер приказал войскам СС увозить «чистую кровь» отовсюду, где она могла найтись. Они разыскивали детей от двух до двенадцати лет с признаками истинных арийцев. Потом привлекли на помощь нацистских санитарок, которых называли «темные сестры», и хватали мальчишек и девчонок в школах, сиротских приютах, иногда прямо на улицах.
Ирен вдруг захватывает картина: Вита идет по заснеженному тротуару. Маленький Кароль, белокурый и смеющийся, бежит рядом. Она строго выговаривает ему: не следует бегать так близко к дороге. Черный «Траксьон Аван» притормаживает в нескольких метрах от них, из него выходит санитарка. Она улыбается малышу, спрашивает, сколько ему лет, гладит его по головке. Вита берет ребенка на руки. Женщина оборачивается к машине и делает знак головой. Из нее сразу же выскакивают два эсэсовца, они вырывают ребенка из объятий матери. Она отчаянно сопротивляется, прижимая его к себе, вопит. Они бьют ее, бегут обратно к машине, передают мальчика санитарке и быстро уезжают.
Она никогда не узнает, так ли это было на самом деле.
– Кто они были, это темные сестры? – шепотом спрашивает она.
– Ревностные нацистки, волонтерки «восточной службы». Они выслеживали детей и заговаривали зубы матерям – что те должны пройти медицинские обследования. Если это не срабатывало, рядом всегда был спецотряд СС.
– И детей сразу же переправляли в Германию?
– Сперва их показывали «экспертам по расовому вопросу», которые скрупулезно исследовали все их показатели: расстояние между глаз, форму носа, пропорции тела, поиск родимых пятен, возможных заболеваний или генетических пороков… Тех, кого признавали негодными быть арийцами, возвращали или отправляли в лагеря на принудительные работы. Других увозили в специальные центры на «перевоспитание». Несколько таких работало в Польше. Там из них готовили маленьких немцев. Если им случалось заговорить на родном языке, их сурово наказывали. Самых юных поручали общежитиям Лебенсборна [25], чтобы потом их принимали в семьи нацистов. Остальные поступали на службу рейху.
Ирен впечатляет педантичная отлаженность процесса. Эта цепочка ответственных функционеров, где каждый, от грубых эсэсовцев до санитарок и заблудших врачей, играет свою роль, не задавая себе никаких вопросов, всецело поглощенный выполнением задачи. Все убеждены, что действуют во благо этих детей. Они не
