мне пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы встать.
До дома родителей я доехал, чудом избежав нескольких аварий, потому что никак не мог сосредоточиться на дороге. Все воспоминания о счастливом детстве и любящих родителях в один миг оказались ложью, и я чувствовал себя так мерзко, будто меня только что изваляли в собачьем дерьме. Моя мать убила отца. Любовник стал ее мужем, но прежде он еще раз убил отца, стерев его из моей памяти. И такое убийство было в тысячу раз подлее.
Свет в окнах не горел. Значит, гости разъехались. Это к лучшему. Я открыл дверь своим ключом.
Мама, наверное, уже спит, подумал я. Но тот, кого я принимал за отца, любит работать по ночам. Вот и сейчас под дверью его кабинета я заметил полоску света. Подкравшись к двери и уже взявшись за ручку, я замер.
Что я хочу сказать человеку, укравшему у меня память? Что хочу услышать в ответ? Должен ли я обращаться к его совести, которой очевидно нет? Или лучше сразу арестовать и посадить за решетку? Но зачем? Сможет ли судья, ни разу не побывавший в депривационной, вынести справедливый приговор? Существует ли вообще приговор, соответствующий степени его вины?
Так и не решив, о чем говорить, я нажал на ручку и открыл дверь. В неярком желтом свете настольной лампы едва различим был его профиль. Он спал, откинувшись на спинку кресла и положив руки на подлокотники. Я тихо подошел к нему. На столе среди бумаг лежал тот самый пистолет отца, и снова я вспомнил надпись на нем: «Арслану Джемалю за мужество, проявленное при выполнении воинского долга».
Зачем-то взяв его в руку, я заглянул в лицо моего врага и только тогда заметил аккуратное пулевое отверстие прямо по центру лба. За спиной раздался голос матери:
– Тебе не стоило приезжать сегодня, сынок. Видишь, я справилась сама.
После допроса маму увезли. Следователь, робея передо мной, объяснил:
– Господин Джемаль, простите, но ваша мать в неадекватном состоянии. Ее пришлось госпитализировать в психиатрическую клинику.
Я немедленно выехал туда. Дежурный врач встретил меня в приемной.
– Доктор, я могу увидеть ее сейчас?
– Нет. Она крайне возбуждена. Мы только что вкололи сильное успокоительное, но ваше появление может снова вывести ее из равно- весия.
– Я ненадолго. Мне нужно просто увидеть ее. Пожалуйста.
– Пять минут. Не больше. Пойдемте.
Мама, уже в больничном халате, сидела, опустив плечи. Лицо ее было будто застывшая маска и ничего не выражало. Я тихо позвал ее, но она не ответила. Тогда я сел рядом на кровать и взял ее за руку. Мама не шелохнулась. Я не был уверен, узнаёт ли она меня и понимает ли что-то вообще, но тут она заговорила:
– Это я убила твоего отца.
– Я знаю, мама, знаю.
– Я не могла больше так жить. Каждый раз, когда он бил меня, я думала, что это конец. Но он останавливался. Он позволял мне, как суке, зализать свои раны, и все повторялось…
– Мама, не думай об этом. Сейчас не надо…
– Нет! Я хочу хоть раз в жизни выговориться и похоронить это здесь, с тобой. Прошу, не перебивай меня.
Мне было семнадцать, когда мы познакомились. Он был похож на итальянского киноактера… Я влюбилась с первого взгляда и не верила, что такой красавчик когда-нибудь хотя бы взглянет в мою сторону… Но уже через две недели он пришел к отцу просить моей руки. Папа растерялся. Втолковывал, что я еще слишком молода, и умолял подождать хотя бы год.
Арслан уверял его в своей любви ко мне, говорил красноречиво и убедительно: «В хорошие руки дочь отдаете, не бойтесь!..» Но отец был непреклонен. Нет-нет, отвечал он. Тогда я зарыдала, бросилась на колени перед отцом и не вставала, пока он не сдался.
И не было в Стамбуле в тот день девушки счастливее меня.
Но после свадьбы все изменилось. Твой отец едва замечал меня, ссылаясь на занятость и усталость. Он так редко обращал на меня внимание, что через два года семья начала подозревать меня в бесплодии… И только на третий год я забеременела. С тех пор Арслан вовсе перестал спать со мной.
Я надеялась, что приобрету расположение мужа, родив ему ребенка. И действительно, на короткое время сразу после родов он стал ласков со мной, обнимал и целовал меня беспрестанно, и я не могла дождаться, когда положенные дни очищения пройдут. Ведь твое рождение пробудило во мне женское начало. Я уже не просто сожалела об отсутствии близости с мужем, но мучительно нуждалась в этом, страстно желала его плоти всей исполнившейся природой жены и матери. И в ожидании грядущего единения с мужем мое молоко стало таким сладким, что пчелы слетались на его запах, стоило мне приложить тебя к соскам.
Но прошел месяц. Потом другой. И твой отец снова отдалился от меня. Вся его нежность и любовь была для тебя. Мне же не доставалось ни крошки.
Я искала причину в себе – по сотне раз в день, поднимая руки, проверяла, не пахнет ли от меня дурно; была трепетна и покорна, как рабыня в гареме; каждый вечер в ожидании мужа натирала себя розовой водой и духами, завивала волосы и красила глаза, надеясь соблазнить его. Но тщетно.
Тогда я решила, что все дело в женщине. И вместо того, чтобы смириться с этим, как смиряются все, отважилась на разговор.
– С чего ты взяла, что у меня кто-то есть? – грубо ответил твой отец на мои упреки.
– А как еще объяснить то, что ты избегаешь меня со дня свадьбы? Ты не спишь со мной, значит, тебе хватает кого-то другого!
– Заткнись! – И он ударил меня по лицу.
– Что ты делаешь?!
– То, что давно должен был сделать! Учу тебя манерам! – Он толкнул меня на пол и пнул между ног так сильно, что все внутренности сжались от боли.
– Запомни, если скажешь кому-то хоть слово, хоть заикнешься о своих дурных подозрениях, я убью тебя!
В тот раз он бил меня сосредоточенно и зло, будто давно мечтал об этом, и лишь сейчас представился случай и повод. Но впредь поводы ему были не нужны. Он избивал меня просто потому, что я существовала в его мире. После того первого случая он старался не оставлять следов, а те синяки, что все-таки появлялись, я прятала от людей сама… Поверь, его возвращениям из поездок радовался только ты.
Однако и тогда я продолжала винить себя. Не
