и больше его не вернуть. Ты знаешь, мне иногда кажется, что это даже хорошо. Он больше не страдает, разрушая себя и все вокруг. Да и я перестала бояться, что однажды он придёт ко мне и я к нему вернусь, забыв обо всем, что было плохого. Я не говорила тебе, но каждую неделю хожу к нему на кладбище. Точнее ходила. Его мама забрала урну с прахом Алека три недели назад и увезла на родину. Он уходил из моей жизни постепенно, как-будто давал возможность привыкнуть к жизни без него. Я чувствую, что готова забыть и это место, которое меня обнимало воспоминаниями, когда перестал обнимать Алек. Думаешь, глупость? Ну не улыбайся так, прошу. Нет, не глупость, а мой способ защитить себя. Я хочу открыть эту дверь, — девушка показала головой в сторону входной двери, — выйти и никогда больше не возвращаться сюда. И сегодня именно тот день, когда я хочу и готова это сделать. Сегодня ровно пять лет, как он ушел из этого мира.
Эльвира закончила говорить и закрыла лицо руками. Тоня чувствовала, что слезы, которые сейчас текут по щекам подруги, очищают ее душу, вымывают остатки той боли, которая жила с ней столько лет. Девушка встала, подошла к подруге и обняла ее.
— Да я знаю, что не глупость. Просто рада, что ты готова оставить мертвым заниматься мертвыми, а живым живыми. Добро пожаловать обратно в жизнь.
Живи!
Мы всегда думаем, что самое страшное, жуткое и нереальное не может произойти с нами. Мы же так молоды, умны, красивы. Но судьба не устраивает конкурса красоты, ума и доблести. Она играет в русскую рулетку. Только дуло приставляет не к своему, а к нашим вискам.
Лена смотрела на свое отражение в зеркале, сидя в кресле в парикмахерской. И то, что она видела, повергало в ужас. Она хотела кричать, но что-то как-будто мешало и крик не выходил. Было ощущение, что кусок огромного кислого яблока застрял в глотке и не может пройти ни вверх, ни вниз.
Из зеркала на нее смотрела лысая женщина со впалыми щеками. Лену и так тошнило от химии, которую приходилось терпеть, а теперь ещё и это.
Она очень любила свои каштановые длинные волнистые волосы. Гордилась тем, что к тридцати годам ни разу их не красила. Ни одного седого волоска. А теперь нет вообще ни одного. Никакого.
Что теперь? Парик? Какой? Потеет ли под ним голова? Будет ли чесаться? Как его мыть?
Лена встала из кресла:
— Спасибо, — бесцветным голосом проговорила, не глядя на мастера, и направилась к кассе.
Оплатив свою новую прическу в стиле Гоши Куценко, женщина вышла на улицу.
Начало осени. Солнышко ещё приветливо и ласково светило. В пыли у дороги резвились воробьи, которых иногда задевал надоедливый голубь. Машины проезжали мимо, шли люди, смеялись, пробегали мимо дети, у которых, видимо, только что закончились занятия в ближайшей школе.
Жизнь шла так же, как и год назад, и месяц. Ничего не меняется. Меняется только она, Лена. Возможно ещё пару месяцев назад она бы радовалась сегодняшнему дню. Возможно ее бы бесила та пыль, которая вечно оседала на лице, когда она шла по улице. Возможно. Все возможно.
Ещё пол года назад Лена считала себя самой счастливой. Самой прекрасной, независимой и сильной женщиной. Сильной она осталась и до сих пор, а вот с остальными пунктами что-то стало не так.
Диагноз, который она услышала от врача, поверг ее сначала в шок. Она не могла несколько дней ни спать, ни есть. Потом она не хотела верить в то, что у нее третья стадия рака груди. Лена пошла в отрыв. Клубы, ночная жизнь, от которой она уже в двадцать лет отошла. Алкоголь, сомнительные мимолетные связи, но все закончилось.
Пришла злость. Злость на весь мир. На такой здоровый, красивый, который проходит мимо и не хочет остановиться и спросить:
— Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь?
Ненависть ко всему и всем захватила ее. Лена не могла видеть, слышать тех, кто был рядом и пытался поддержать, помочь. Скольких людей она тогда обидела, не могла вспомнить. Но от нее отвернулись почти все. Точнее не они сами, а Лена, своими собственными руками, развернула их на сто восемьдесят градусов.
Далее, как по схеме, которую она видела в кабинете психолога, попав к нему на прием после начала лечения, торг.
" Если бы я больше внимания уделяла себе, а не работе" сокрушалась мысленно женщина.
" Надо покреститься и тогда все пройдет" говорила она родителям.
Лене надо было верить в то, что какими-то ритуалами, мыслями, поступками, она хоть немного может повлиять на то, что с ней происходит. Но нет. Это тоже не помогло и унесло в депрессию.
Буквально на днях, когда она была у психолога, поняла, что она приняла себя и то, что происходит с ней.
Она больна. Скорее всего умрет. Это больно, страшно, но это часть ее жизни.
Дойдя до Невского, она вдруг поняла, что люди на нее смотрят. Кто-то с сочувствием, кто-то с брезгливостью. Но никто не улыбается именно ей. Они, эти самые люди, часть этого радостного мира, боятся улыбаться ей. Они отворачиваются и не смотрят ей в глаза. А она нуждается в том, что бы кто-то был с ней и не напоминал своей кислой миной, что ей скоро конец. Она и так об этом прекрасно знает!
Ей нужен кто-то, кто просто пойдет с ней в кино и поест попкорн во время сеанса. Потом в кафе и будет трепаться о том, что вообще раньше фильмы снимали лучше, трава была зеленее, сахар слаще.
Ей нужен не тот, кто будет сочувствовать и сетовать на судьбу, а тот, кто вытащит хотя бы на пару часов из этой мысленной жвачки, которая и так уже надоела и перестала быть даже горькой.
Лена шла, надеясь, что скоро уже дойдет до машины, которую оставила на парковке торгового центра. Там она сможет укрыться от этих взглядов, которые прячутся, отворачиваются, чтобы только не видеть
