Натан свернул к пустому дому, с обгоревшей, частично разрушенной крышей и верхним, третьим этажом. Они прошли мимо парадной, раскрытой щербатой пастью мертвеца — не было дверей, к наклонному проему подвала, темному и бездонному. Спускались в полной темноте, беззвучно. Натан крепко держал Светлану под локоть, не позволяя оступиться на крутых, скользких ступенях. Впереди зазвенели ключи, тяжело провернулся ржавый замок. Вошли внутрь, дверь за спинами захлопнулась. Кажется, мрак стеснял только Светлану — остальные действовали уверенно и спокойно, словно при хорошем освещении.
— Не бойтесь, — прошептал на ухо Натан. — Главное — ничего не бойтесь.
Воздух был затхлый, неподвижный, пропитанный странным, едким одором, который Светлана никак не могла опознать. Чиркнула спичка, выхватив чье-то лицо, жуткое в пляшущих тенях, потом — керосинку. Лампа загорелась, с тихим стуком встал на нее стеклянный колпак.
Помещение оказалось меньше, чем она ожидала, — пять на пять. Массивная железная дверь в потеках ржавчины и странные символы на стенах — сродни тому, что Натан показывал Светлане два дня назад, за завтраком. Витиеватое сплетение плавных линий, оканчивающихся шипами и кольцами. В неясном свете символы плыли, изменялись под внимательным взглядом. Они дышали. Дышали древним ужасом и страданиями многих и многих.
Посреди комнаты на массивных тумбах стояла бетонная плита. По краям торчали вверх петли для стропования — почему-то не пригнутые к поверхности, точно плиту только сейчас опустили краном. Плита казалось слишком тяжелой и массивной, чтобы принести ее сюда даже руками десятка людей. Создавалось странное впечатление, что конструкцию построили вместе с домом. Поверхность плиты, неровная, в сколах, была покрыта чем-то темным… или это тени играли на неровностях?
Людей в комнату проникло немного — только теперь Светлана поняла, что кроме нее и пленника, в помещении было еще четверо, всего четверо, включая Натана, на вид самого старшего, и парня с ожогом на лице, внешне самого младшего.
Пленника силой уложили на плиту. У молодого в руках появились обрезки веревки, примерно по метру каждый. Умело и споро, он стал привязывать руку каннибала к железной петле. И тут рыжебородый понял, что с ним собираются сотворить нечто ужасное. Он завизжал, хрипло и пронзительно, как свинья, рванулся. Двое держали его, навалившись всем весом своих тел, а молодой затягивал узел. Закончив с одним, быстро перешел на другую сторону. Крики людоеда, оглушительно громкие, кажется, никого не беспокоили. Парализованная ужасом, Светлана наблюдала за жуткими приготовлениями. Когда ноги притянули веревками к петлям, каннибал, похоже, осознал тщетность попыток. Он замер, лишь глухо и надсадно подвывая сорванной глоткой.
Светлана с трудом справилась с собой.
— Вы будете… пытать его? — спросила она тихо.
Натан покачал головой.
— В этом нет практической необходимости.
Один из людей снял заплечную сумку и достал оттуда широкий кожаный патронташ, развернув который, обнажил ряд аккуратно разложенных по отделениям инструментов, похожих на медицинские, но только более тусклых и грубых. Светлана никогда раньше не видела таких — длинные тонкие лезвия, пилы, молотки… Затем из сумки появились пять алюминиевых тарелок, которые второй незнакомец расставил по краям плиты. Обожженный подошел к Голоду, кивнул, приложив ладонь к груди:
— Все готово, экселенс. Можно начинать.
Натан обернулся к Светлане.
— То, что вы сейчас увидите, — начал он тяжело, — может показаться вам… жутким и неприемлемым. И все же, за неприглядной оболочкой сокрыта древняя мудрость и столь же древнее могущество. Их сохранила для нас память поколений и те немногие избранные, кто способен заглянуть в эту память…
— Постойте, — Светлана едва нашла в себе силы заговорить. — Что… что все это значит? Что вы собираетесь сделать с этим… человеком?
— Здесь нет людей, — веско произнес Натан. — Этот, — он указал на распятого на столе каннибала, — уже не человек, а мы все… Мы больше чем люди. Колдуны, волхвы, брахманы, мистики… Зовите как угодно, суть от этого не изменится. Мы — носители тайного знания. Обладатели потаенной мощи. Лично я предпочитаю считать нас проводниками наследственной памяти, связующими звеньями между прошлым и настоящим.
— Я не понимаю.
— Поймете. Просто смотрите и слушайте. И к концу ритуала вы станете большим, чем были когда-либо раньше!
Страх и смятение снова охватили Светлану. Беспомощная, она наблюдала, как Натан подходит к столу, тащит ее за собой, стальной, холодной хваткой сжимая локоть. Она наблюдала, как сверкают в темных ладонях лезвия, слушала как нараспев начинает читать Натан. Это был жуткий, незнакомый язык, гортанный и примитивный, словно наречия африканских дикарей, полный клацающих, щелкающих и горловых звуков, изобилующий согласными — и вместе с тем ритмичный, словно бой племенных барабанов, захватывающий и уносящий с собой, жуткий и непобедимый. Распятый снова закричал — когда уверенными движениями с него срезали одежду, обнажив грязное, покрытое язвами и болячками тело. Крик резанул по ушам, но быстро стих, словно подавленный речитативом Натана. С ужасом и изумлением Светлана вдруг почувствовала, что смысл странных песнопений постепенно проступает в ее голове, еще не обретя вербальную форму, но обращаясь в вереницу фантасмагорических образов, родом из самых сюрреалистичных снов, из тех, что посещают редко, но оставляют неизгладимые, неосознанные впечатления. Ей виделись замысловатые строения давно исчезнувших цивилизаций, жуткие пляски и ритуальные пения — и кровь, кровь, кровь, нескончаемыми потоками льющаяся с жертвенных алтарей, покрытых причудливыми символами.
Умелые руки вели стальные острия по дрожащей плоти, делая надрезы тонкие и аккуратные, почти каллиграфические, выводя уже знакомый узор, порождая многократно повторенный символ, в этот раз написанный не чернилами по бумаге, а болью по плоти…
Голод. Голод. Голод. Голод. Третья печать!
Речитатив Натана достиг крещендо — он почти выкрикивал каждую следующую фонему, словно с силой исторгая ее из себя, как чахоточную мокроту с кровью. Образы заполняли сознание Светланы, смешивая реальность с ужасными видениями прошлого.
В какой-то момент вопли каннибала оборвались. Его плоть разделили, аккуратно, мастерски, тщательно срезав мышечную ткань, вскрыв грудную клетку и брюшину, старательно обнажили печень, легкие и сердце. Он был еще жив, удивительно, но сердце продолжало биться, а широко раскрытые глаза, полные страдания и ужаса, блуждали по лицам его палачей. Какая сила удерживала людоеда на пороге смерти?
— Жертвоприношение, — голос Натана, снова заговорившего по-русски, был опустошенным и бесцветным, — известно человечеству от начала времен. Но утрата истинных смыслов привела к нивелированию значимости ритуала, к утрате им подлинной силы и значения. Во всех культурах кровопролитие именем богов было важным и неотъемлемым. Пожалуй, только тибетские мистики и ацтекские жрецы-колдуны донесли смысл этого ритуала в форме, максимально приближенной к изначальной. Но и тех и других все же постигла неизбежная участь. Память в материальном не смогла сохранить истину неизменной. Ацтеки приносили жертвы ради насыщения плоти, а тибетцы вообразили Докшитов — ужасных божеств-палачей, которым эти жертвы предназначались. Меж тем, докшитами должны были быть сами жрецы — инкарнациями гневных богов в этом мире. Они забыли это и спустя жалкие столетия подносили к алтарям уже не легкие, сердце и печень, а жалкие слепки из теста. Лишь память поколений способна передать истину. Ты готова к ней? Готова?!
Вслед за его словами блеснуло лезвие, и сердце, окровавленное, казалось, еще содрогающееся в последних конвульсиях, уложили на тарелку и поднесли Светлане. Она смотрела на этот трепещущий комок плоти, смотрела с ужасом, но вместе с тем и с вожделением, исходившим откуда-то из глубины, из темной бездны, которая вдруг открылась в ее душе. Она не видела, как извлекают другие органы, как разделяют их на тарелках, подавая друг другу. Запах крови, живой и горячей, щекотал ноздри, заставляя горло сжиматься в спазме — не то рвотном, не то голодном.
— Бери! — голос Натана довлел над ней.
Руки сами поднялись, принимая тарелку, потеплевшую от скопившейся крови.
* * *
Электростанции перестали работать в конце прошлого года. В покрытых изморозью квартирах появились железные печки-времянки, на пропитание которых шли стулья, столы, платяные шкафы, паркет и книги. Светлана жалела книги. Поэтому, глядя на стопки томов в квартире Натана Голода, она испытывала радость и скорбь: еще живы, но надолго ли? В качестве топлива для голландки сегодня сгодились полки книжного шкафа.
