пока засветло-то, поужинаем, а то мухи того гляди в рот влетят.
Ужинали в полумраке, огонь из экономии керосина не зажгли. Ели торопко, перекидываясь между собой отдельными, малозначительными фразами. Вперемесь со стуком ложек, пересмеивались. Находясь в добром расположении духа, Василий Ефимович, шутил и, балагуря, закатывался весёлым смехом, отчего в горле у него поперхнуло, он закашлялся до слёз, а потом стал безудержно чихать. После ужина, на столе остались жирные и молочные брызги, съестные отходы, пожива для надоедливо гудевших мух.
– Эх, что-то у меня затошнило, – вылезая из-за стола, проговорил Василий.
– Уж не муху ли съел, – стирая со стола, отозвалась Любовь Михайловна.
В семье Крестьяниковых свои заботы. Так же вечером, сидя за ужином, дед как бы между прочим высказался:
– У нас в огороде дыра в заборе, надо её завтра заделать, а то лазят ребятишки в сад, за яблоками, всю картошку примяли! И гряды истоптали!
– А вон, у Якова Забродина, бают, все подсолнечники в огороде повырезали! – высказался Панька.
А это хищение, не обошлось без его рук. Существует же в селе такая дурацкая привычка у ребят-подростков, лазить по чужим огородам и садам с целью поживы за счёт чужого труда. Хотя и есть огурцы и морковь в своём огороде, но соблазнительно воровски залезть в чужой огород, поломав плети нарвать огурцов, без всякой жалости надрать моркови, вытоптав гряды. Особенно соблазнительны яблоки. Яблоки растут не в каждом огороде, так что полакомиться яблоком вряд ли кто из парней откажется. Красно-румяные яблоки, дозревающие на яблонях, так и манят к себе, так и соблазняют. Залезь, сорви и ешь! Хозяева же этих яблок из соблюдения традиции яблоки не срывают до Преображения, праздник, который 6/19 августа. Вот тут-то для воришек и лафа, делать набеги на сады. По-воровски пригибаясь, чтобы быть незамеченным, ребятишки, позадь сараев, по картофельникам и конопляникам, опасливо озираясь крадучись пробираются и врываются в чужой сад. Второпях, ломая кусты, набирают и набивают яблоками карманы и запазухи. Опустошение яблоней стараются делать хотя и второпях, но втихомолку и бесшумно. Но иногда кусты яблоней, не выдержав усилий налетчиков с треском ломаются, отчего у воришек сердце в пятки уходит. А уж если где-либо скрипнут ворота, то тут и вовсе перепуг, удирают, сломя голову! Если приходится удирать через забор, то частенько воришки зацепляют своими рубахами и портками за гвозди, материя «трень», и глядишь рубаха располосована от самого пупка, до самой шеи. Бывали случаи, заторопившийся воришка и вовсе оставлял свои портки красоваться на тычинке забора, за что от домашних своих получал лупанцу.
Хотя Панька и славится спецом быть непрошенным гостем в чужом огороде, и как в отместку ему, частенько, ребята, набравшись смелости и отваги, забирались и в их сад за яблоками. Хотя и предательски шуршит ветер, перелистывая чёрствые подсолнечниковые листья в Крестьяниновым огороде, но ребятам всё же удаётся наполнить яблоками карманы и убежать с добычей. И как бы в знак удачного набега на сад, ребята потаённо начинают бросать камнями в железную крышу их дома, выбивая этим звуковой эффект. После чего обычно выбегает дед с дегтярной мазилкой со двора и громко ругаясь, кричит:
– Супостаты! Догоню, сокрушу!
А в праздник Преображенья по улицам села то и знай проезжают лошади с возами яблок. Приехавшие из Салалей мужики продавать яблоки, то и дело оглашают улицы села Мотовилова, громко крича:
– Яблоков! Яблоков! Кому надо яблоков!
– А почём яблоки-то?! – спрашивают Мотовиловцы у яблочников.
– Фунт на фунт, на рожь, а на деньги три копейки за фунт!
– Эх, кажется опять по улице салалейский мужик с яблоками едет, надо купить фунтов пять! – проговорил Василий Ефимович, заслышав голос яблочника, направляясь на дорогу с корзинкой и с пятиалтынным денег в кармане.
– Вот так бы и накупали все себе яблоков-то, ведь их продают, так нет, надо в чужой сад залезать и воровать! – ворчал дед Крестьянинов, сидя у своего дома на завалинке.
К нему в это время подошёл внук Мишка, разодетый по-жениховски и по-праздничному.
– Вот взяли антихристову моду, ходить штаны навыпуск и рубаху нараспашку! – обрушился дедушка на Мишку. – Раньше вот про таких-то хахалей песенку пели: «Чижик-пыжик, где твой дом? На базаре под г-м. Барин ехал, раздавил, Чижик выбег, да за ним…». Надел на башку-то вместо картуза какой-то чемуральник и думаешь, что гоже! Пристала она тебе, эта самая белая кепка, как к корове седло! – не унимаясь, укорял дед Мишку… – А ну-ка дыхни на меня, напоролся, наверное, накурился?! Как ото пса табачищем прёт. Эх вы, анафемы! – язвительно точил словами внука дед.
А ночью, когда Мишка, пришедши поздно с гулянья, в погребушке спал, как убитый, дедушка подкрался и, утащив, припрятал Мишкины штаны и рубаху. Мишка всполошился не на шутку, когда, проснувшись, обнаружил, что одежда украдена ночью ворами. Всполошились и бабы, Анна, мать Мишки, взбулгачила соседок: Любовь Михайловну и Дарью с Настасьей.
– Да он где влез, вор-то? Ведь погребушка-то была изнутри-то заперта! – настоятельно допытывалась Дарья.
– Видимо, через дверь, Мишка-то, наверное, придя с гулянья-то позабыл запереться-то, вот и получилась оказия! – с тоской на сердце глаголила Анна.
– Вот это, видимо, ухач? – дивилась на смелость вора Дарья.
– Да, от пожара хоть икона есть, а от воров да жуликов и иконы-то нет, вот они и обнаглели! – высказалась о случившемся бабушка Дуня.
– А как напрештово на нас со Степаном в дороге разбойники-грабители напали, когда мы с ним с извозом в Урюпин ездили, – вступил в разговор Мишкин дед, который припрятал Мишкину амуницию. – В ту пору, из Урюпина возвращались со Степаном, спарившись, его телегу продали, а лошадей впрягли в мою телегу.
Вот на лесной большой дороге на нас и напали грабители. Мы со Степаном видим, что дело плохо и давай ударяться на утёк! Я лошадям кнута задаю, стараюсь разогреть в них всю прыть. Степан свою пристяжную кнутом хлещет, а я своего коренника тоже кнутом в галоп вгоняю. Неслись во весь опор, колёса едва земли касались, ветер уши режет. Вдали послышался выстрел, от телеги отщепнуло щепку, мы ещё сильнее приурезали кнутами. И всё же угнали, не поддались разбойникам. Отъехали версты три, остепенились, глядим, а за нами по дороге столб пыли, поднялся чуть не до облаков, – так закончил свой рассказ дед, о происшествии в дороге.
– Недаром ночью, когда я шёл с гулянья, за мной обротушная свинья гналась. Мне ещё тогда помнилось, что это не к добру. Я так перепугался, что кепку на голове волосами приподняло и, видимо, впопыхах-то забыл запереться за собой, – высказывался Мишка, о случившейся беде. – Сперепугу-то я забрался на кровати под чапан и не помню, как заснул и проспал до самого утра, а тут вижу… пропажа, и
