нему объективно, я должна держаться от него подальше.
Через неделю, когда я вернулась домой, оставив Фрэнка в школе, Ксандер прыгал на скакалке перед гаражом, с яростью, наводившей на мысль скорее о боксерском ринге, чем о детской площадке.
– И снова здравствуй, – прокомментировал он мое появление.
Скакалка щелкала по дорожке, перебивая стук печатной машинки, доносившийся из окна. Я нырнула в машину, чтобы достать сумку, а потом долго искала в ней ключи. Я провозилась добрых полминуты и надеялась, что за это время Ксандер сосредоточится на своем занятии.
Не тут-то было: он бросил скакалку, потянул за растянутую футболку и вытер вспотевшее лицо. Если верить надписи на футболке, в клубе «Ритц 21 Бар-Би-Кью», Лаббок, Техас, можно было пообедать и потанцевать в уютном прохладном помещении с кондиционером. Я внимательно прочла адрес, почтовый индекс и номер телефона «лучшего мясного ресторана по эту сторону Миссисипи, где подают самые вкусные жареные ребра», только бы не смотреть на ребра обладателя футболки, интересовавшие меня в тот момент значительно больше.
Когда Ксандер прикрыл живот, я наконец обрела дар речи.
– Привет.
– Где ты пропадаешь?
– Отвозила Фрэнка в школу.
– Не сейчас, а вообще, – сказал он. – Тебя нигде не видно.
– Занята, – соврала я и быстро пошла к дому.
– Интересно, чем?
Горькая правда заключалась в том, что, отвезя Фрэнка в школу, я не могла найти себе занятия, мало-мальски пригодного для человека с высшим образованием.
– Работой, – сердито сказала я. – Между прочим, я здесь работаю.
Собственный голос показался мне еще более враждебным, чем у Мими.
– Погоди, Элис.
Ксандер тронул меня за локоть, и я остановилась как вкопанная.
– Ты на меня за что-то злишься?
– Вот еще! За что?
– Не знаю. Я вижу, что злишься. Или я тебе очень сильно не нравлюсь.
– Ты действительно хочешь всем нравиться? – спросила я.
– А кто не хочет?
– Мими.
– Мими тоже хочет, – засмеялся Ксандер. – Просто не подает виду.
– Она перестала печатать, – сказала я. – Мне надо идти.
– Почему? – спросил он. – Печатает она или нет, это не имеет к тебе никакого отношения.
– Спасибо на добром слове, Ксандер. Теперь я чувствую себя еще бесполезнее, чем обычно.
И тут мне показалось, что началось неизбежное землетрясение, которого постоянно боятся жители Лос-Анджелеса, хотя изо всех сил стараются о нем не думать. Я не сразу сообразила, что плачу. Трясусь и рыдаю, точно стою у могилы близкого человека, а не на залитой солнцем дорожке в Бель-Эйр, на вершине холма, с которого в ясные дни видно океан. Собственным слезам я удивилась не меньше Ксандера.
– Ну-ну, успокойся, – проговорил он. – Извини. Я не хотел тебя обидеть. Эй, перестань.
Ксандер взял мою сумку и спросил, есть ли у меня салфетки. Не получив ответа, он пошарил внутри и поставил ее на дорожку рядом с такой же бесполезной в качестве утешения скакалкой.
– Поплачь, – сказал он, похлопав меня по спине. – Дай себе волю.
Я всегда была послушной девочкой, поэтому заревела еще отчаяннее. В какой-то момент я обнаружила, что прижимаюсь лицом к его футболке, а он извиняется, что вспотел.
– Прости, я не хотел тебя обидеть, – приговаривал он.
Я оторвалась от его груди.
– Спасибо, – сказала я.
На футболке остались две мокрых пятерни, точно отпечатки рук старлетки на влажном цементе перед входом в театр Манна.
– Смотри, как ты вспотел, – сказала я, переходя от слез к смеху. – Я даже потею хуже тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Так говорила моя мама. Как ни старайся, тебя не полюбят так, как любят кого-то другого. Потому что ты даже потеешь хуже него.
Ксандер осторожно вытер ладонями мои слезы и протянул мне сумку.
– Держи. Полегчало, Оклахома?
– Небраска, – поправила я.
– Я не сильно промахнулся.
– На целый Канзас. И да, спасибо, мне уже лучше.
– После того как раз двадцать проколесишь на автобусе всю страну, все центральные штаты начинают сливаться в один.
– Я однажды ехала автобусом из Небраски в Нью-Йорк и помню каждую милю.
– Даже не сомневаюсь, – сказал он, осторожно поправляя волосы, упавшие мне на лицо. – Между прочим, при всем уважении к твоей матери, у меня такое чувство, что потеешь ты ничуть не хуже меня.
Так все началось.
13
Я даже мысли не допускала, что это может случиться. В тот первый день мы лежали на скомканных простынях в мастерской, на большой кровати, выкрашенной в желтый цвет. Я свернулась калачиком, отвернувшись от Ксандера, потому что мысль о его близости не укладывалась у меня в голове. Я даже рассмеялась при мысли об абсурдности ситуации. Так не бывает.
Ксандер приподнялся на локте и вытер краем простыни вспотевший лоб.
– Что смешного?
– Ты не отдаешь себе отчета, какое здесь все желтое, пока не пробудешь в этой комнате пару часов.
– Добро пожаловать в Дом мечты, – сказал он.
– Дом мечты?
– Фрэнк сказал, что ты так назвала это место.
– Я?
– Смесь Дома мечты Барби со «Спальней в Арле» Ван Гога, – произнес он, безошибочно скопировав монотонную речь Фрэнка.
– А-аа, я и забыла.
– Как ты могла? – сказал он, намотав на запястье прядь моих волос. – Удивительно точное описание.
Когда мы поднялись на чердак, он первым делом распустил мою косу. Это длилось вечно и было невыразимо прекрасно.
– У тебя потрясающе красивые волосы, – сказал он. – Тебе нужно чаще носить их распущенными.
– Они мешают. Отвлекают.
– Это ты от них отвлекаешь.
Позже, когда мы отдышались, я спросила:
– Что еще рассказывал обо мне Фрэнк?
– Рост – пять футов восемь дюймов, вес – сто двадцать семь фунтов, родилась двадцать пятого октября. Год он не сказал – джентльмены никогда не обсуждают возраст леди.
– Откуда он все это знает?
– Он также упомянул, что тебе не нужны очки, чтобы водить машину, и что ты – донор органов. Думай что хочешь.
– Фрэнк рылся у меня в сумке?
Я села в кровати и прижала к груди простыню, внезапно почувствовав себя еще более обнаженной, чем несколько минут назад. Значит, моя сумка не столь неприступна, как я предполагала.
– Ну и что? Я тоже рылся в этом бездонном мешке Мэри Поппинс. До сих пор не понимаю, почему там не оказалось салфеток? Кроме обычного набора вещей, которые носят в сумке женщины, я нашел там отвертки, фонарик, коробку пластырей, пакетик изюма, пару носков с ромбами, блокнот и зубную нить. И ни одной салфетки. Как это понять?
– Закончились.
– Вот как! Значит, у тебя тоже есть хоть какие-то недостатки. Послушай, Элис, не сердись на Фрэнка. Он не виноват. У него нарушены исполнительные функции. Правда, когда я был маленьким, таких
