деда.
– Не, налысо нельзя, – мама ругать будет.
– А если коротко – не будет? – спрашивает меня парикмахерша.
– Ругать – не будет, ругаться – будет.
Она понимает разницу, облегченно – как будто все, что могла сделать, сделала, – вздыхает и достает ножницы из кармана своего неопрятного передника.
С дедом хорошо, потому что он понимает – нужно остановиться и посмотреть на искры от сварки; посмотреть вдоволь, а отвернуться лишь тогда, когда глаза уже на лоб лезть будут. Хорошо, потому что он заговаривает с незнакомцами, тотчас превращая в друзей, и приглашает их к себе на чай, а потом они приглашают его на дни рождения свои и дни рождения своих детей, внуков, правнуков, собак.
– Фрося, нет сейчас героев. Так говорят. И хорошо. Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что у каждого есть шанс стать им.
– И у меня?
– И у тебя. Необязательно выносить человека из горящего дома. Просто будь хорошим человеком и помогай, когда просят. И особенно, когда не просят.
– И это герой?
– Попробуй для начала хотя бы это.
Хорошо с ним. И всегда спокойно. Никакие злодеи не страшны, когда он держит меня за руку. Крепко сжимает, когда переходим дорогу или когда на нас идет толпа. С ним каждый раз безмятежно.
Он крутит баранку, кричит в спины нехороших водителей нехорошие слова и курит свои – те, что завсегда без фильтра. Я привыкла к этому запаху. Когда-то он раздражал – утешает теперь. На ходу высовываю из окна руки, ноги; показываю водителям, едущим по встречной, язык. Засыпаю – под звук мотора и брюзжания деда Яши. Засыпаю… Он будит меня.
– Фрося, солнце садится.
Мы делаем остановку, усаживаемся на крышу кабинки и смотрим: и правда, садится! Как всегда, садится. Хорошо, когда волосы на затылке не мешают и челка не закрывает горизонт…
– Спасибо, деда.
– За что?
Но я молчу. И деда молчит. Молчит и улыбается, отгоняя дым от сигареты, который норовит оказаться рядом со мной.
– Вроде, все…
– Тарасыч, опять за старое?
– Ну ладно! Тоже мне, ревизор!
Тарасыч выносит из амбара еще два ящика винограда и сердито ставит их в кузов к другим.
– Доволен, Яша?
– Поговори мне тут, жук!
Тарасыч встречает шоферов, грузит им фрукты и каждый раз забывает про два-три ящика, которые потом продает по розничной цене. Я поднимаю с земли черешню, которая выпала из ящика, кое-как вытираю ягоду о майку, закрываю глаза и уже готовлюсь к вкусу сладкой красавицы у себя на языке.
– Э, ты смотри, чё делается! Яша, следи за своей мелкой! Она ест, а я потом плати!? – кричит Тарасыч и, не заметив на земле две черешни, топчет их, они разом обрызгивают своим соком мою ногу.
– Да сколько она там съест, жмот?! – кричит деда.
От испуга я роняю ягоду на землю, Тарасыч тоже на нее случайно наступает. Убегаю. Не люблю, когда другие видят, как я плачу, особенно те, из-за кого я плачу. Ком в горле, который страшно болит. Здесь душа. А вы не знали? Да-да, она прячется здесь. Когда вам страшно, вы кричите. Когда вам радостно, смеетесь. А когда сдерживаете слезы, там болит.
Не помню, как сюда попала, я просто шла, шла… подальше от чужих глаз и ушей. Вдоволь наплакавшись, я собираюсь возвращаться обратно в грузовик, в кабинке которого спрячусь и буду ждать скорейшего отъезда домой. Но загадочные звуки, что доносятся издалека, вначале останавливают меня, а потом притягивают к себе. Неужели.? Я это уже слышала. Не помню – где, не помню – когда, но точно слышала!
Я вхожу в небольшой хлев, где в углу, за невысокой загородкой, в лучах мерцающей луны, с ресницами как бабочки, с глазами добрыми, умными, с рыжей челкой, с белым пятном на всю переносицу стоит коричневая лошадь. Она смотрит на меня и будто совсем не удивлена – она ждала меня. Мне так кажется. Она дышит в мою ладонь, и ее теплое дуновение щекочет мою душу.
– Везде она сует свой нос! – слышу я голос позади. В дверях стоят дедушка и Тарасыч. – Ты чего мою лошадь трогаешь? Видишь, она волнуется!
– Что ты опять несешь? Это она твой противный голос слышать не может! – кричит деда.
Дедушка подходит к лошади и делает то, что не успела сделать я, – гладит ее.
– Красавица! Фрося, хочешь покататься?
– Хочу!
– Тарасыч, пусть Фрося немного покатается.
– Можно, конечно, мне для детей ничего не жалко, – говорит уже спокойным голосом Тарасыч. – Но это…Ты ж понимаешь – все в этом мире стоит денег…
– Сколько? – рассерженно спрашивает деда и достает из кармана кошелек.
– Деда, не надо этому жлобу платить!
И я делаю то, что должна была сделать еще раньше, иду обратно в грузовик, прячусь в кабинке и жду скорейшего отъезда домой.
Дедушка Яша не в настроении. Мы выезжаем из сада, Тарасыч быстро закрывает за нами ворота, отъезжаем несколько метров, вдруг деда резко тормозит.
– Вот жучара! Опять недодал килограмм восемь!
– Деда, откуда знаешь?
– Фрося, поработаешь с мое, научишься определять, когда ста грамм хватать не будет!
Деда выпрыгивает из грузовика, бьет ногой по колесу, достает папиросу и вдруг, увидев что-то сверху, улыбается.
– А ну, Фрося, вылезай!
Дедушка, стоя вместе со мной на самой верхушке грузовика, помогает мне забраться на дерево с черешней. И пока он мирно сопит, лежа меж ящиков, я ем самую сладкую в мире ягоду. Не помытая, прямо с дерева – самая вкусная ягода в мире. Вкус воды из-под крана ее только портит.
Наевшись на неделю вперед, уже собираюсь спускаться вниз, но тут я вижу три большие тени в саду Тарасыча. Двое с большими тачками бегут по саду и ловко наполняют свою повозку фруктовыми богатствами, третий стоит у конюшни.
– Деда! Просыпайся, деда! Тарасыча грабят!
Дедушка, как будто и не спал вовсе, вскакивает и без всяких сомнений или минут на раздумывания перелазит через забор и с криком бежит на воров. Он пропадает в темноте, в зарослях, в деревьях. Вдалеке я слышу крики, потом глухие стуки. Кричу голосом как будто чужим, в этом голосе – предчувствие конца света, страх, что этот конец может произойти с минуты на минуту. В доме Тарасыча включается свет, открывается дверь, из хижины выбегают хозяин и две его восточноевропейские овчарки. Собаки в намордниках, но без поводков, летят со скоростью света в сторону конюшни, откуда на смену крикам пришла тягостная и леденящая тишина. Я бегу, как мне кажется, быстрее собак; впереди – поле с арбузами, из-за которых я падаю, спотыкаясь о
