Потомки великого Бонапарта грезили тем, что им удастся повторить подвиги корсиканца. Пусть их в два раза меньше, но это все равно пока ещё лучшая армия в мире, которая уже на протяжении тридцати лет успешно воевала в Африке, Мексике и Италии. Именно в Италии им удалось разбить австрийцев в памятной битве при Сольферино. Французы обуздали русских в крымской кампании, они одержали внушительные победы в Азии. Одетые в свои туники со светло-голубыми и желтыми полосами, в неизменные красные панталоны, с лихо заломленными кепи на голове эти воины были предметом зависти для многих властителей мира. Так, в 1856 году Турция, а в 1868 Япония выбрали французских офицеров в качестве военных советников, когда правительства этих стран решили создать у себя регулярные современные вооруженные силы.
Воинский дух солдат Луи Наполеона (elan) был настолько высок, что всем казалось, будто для этой армии нет ничего невозможного. Они с нетерпением ждали только знакомого воинского клича: "En avant! A la baionette!" (Вперед! В штыки!), чтобы под звуки "Марсельезы" двинуться на врага неудержимой лавиной. Вера французских солдат в своего императора была неколебимой, ведь он был племянником великому Бонапарту. Наполеон III, как и его дядя, учился в артиллерийской академии и даже опубликовал собственный учебник. Эдмон Лебоф, маршал Франции, ещё в итальянском походе показал, что могут французские пушки. Теперь он уверял императора в том, что армия готова к войне "до последней пуговицы на гамашах каждого солдата". И никто и не помышлял высказывать даже слабое сомнение в подобном хвастливом заявлении.
В глазах императорской Франции вооруженные силы Пруссии не представляли никакой серьезной угрозы, а враг был ни чем иным, как дерзким забиякой, которого следовало хорошенько проучить. И хотя немцы и утверждали, что их семидесятитрехлетний король чувствует себя намного бодрее, чем 62-летний император Франции, а маршал Лебоф не стоит и одной эполеты Молтке, мир, конечно же, не мог относиться к подобным высказываниям всерьез.
Французы и предположить не могли, что боевой дух врага не менее высок, чем их собственный. Немцы жили в то время желанием мести за те унижения, которые они претерпели в течение многих веков своей раздробленности. Прусские рядовые в своей голубой униформе и остроконечных шлемах в ответ на "Марсельезу" распевали протестантский гимн "In allen meinen Taten", повторяя в качестве припева: "Nach Paris!" (На Париж). Они сидели вокруг своих костров, свято веря в то, что подобно рыцарям легендарного Барбаросса им предстоит совершить свой крестовый поход на новый Вавилон, называемый столицей Франции.
Немцы лучше подготовились к предстоящей схватке. Их железные дороги строились с таким расчетом, чтобы без промедления можно было бы перегруппировывать войска на границах. С этой же целью они активно начали использовать и телеграф. Война, а, главное, подготовка к ней, все больше и больше начинали напоминать не романтический рыцарский турнир, а хорошо налаженную индустрию смерти, основанную на кропотливом немецком расчете.
Французы даже и представить себе не могли, насколько они не готовы к предстоящей кампании. Они продолжали жить воспоминаниями о "La Grande Armee", состоящей из гусар, драгун с их кирасами, украшенными конским волосом, и улан с длинными пиками, когда исход битвы решал боевой дух, а война походила на пышное театральное действие. В этих безумных фантазиях целой нации слышны были лишь звуки флейт, да барабанная дробь, которая явно заглушала предательский писк азбуки Морзе, исходивший от работающего ключа телеграфного аппарата. Презренные механизмы в расчет не принимались, все решал боевой дух, незримо витавший над головами сражавшихся.
Слабость французской армии заключалась в том, что она не придавала большого значения новшествам, которые появились в связи с развитием промышленной революции. Военные стратеги Наполеона III не уловили того, как быстро все успело измениться за последние несколько лет. На смену греко-римскому богу войны пришла безличная холодная сталь.
Правда, по части полевого вооружения французы не только не отставали от прусаков, но и превосходили их. 42-калиберная винтовка, снабженная к тому же обоймой, превосходила по дальности боя прусскую винтовку Дрейза в два раза. На вооружении армии Луи Наполеона в это время уже появилась митральеза, которую можно считать прообразом будущего станкового пулемета. Это была картечница, снабженная двадцатью шестью стволами, быстро вращающимися на барабане, что обеспечивало приличную по тем временам скорострельность. Но зато артиллерия у французов была намного хуже прусской.
Армия Наполеона III насчитывала всего до 30% от орудийных стволов противника, к тому же французская артиллерия вся была из бронзы. Шнейдер, главный поставщик и производитель пушек во Франции даже не удосужился перенять нарезной ствол, введенный в армии инициативой сэра Джозефа Уитворта. Орудия Шнейдера заряжались не с казенной, а по старинке - с передней части ствола.
Когда после франко-прусской войны в Бельгии издали "Секретные документы времен Второй Империи" ("Les Papiers Secrets du Second Empire"), то обнаружили, что именно рукой маршала Лебофа, который и уверял своего императора, будто его армия готова к войне "до последней пуговицы на гамашах каждого солдата", была сделана фатальная запись: "Rien a faire" (Ничего нельзя сделать). Эта запись красовалась на листах с предложениями, поступившими от Альфреда Круппа. Эссенский промышленник в то время отчаянно искал по всему миру покупателей для своей продукции. Он надеялся, что полученная им награда из рук самого императора, артиллериста по образования, поможет сделать Францию хорошим рынком сбыта.
Нужно сказать, что Луи Наполеон вполне мог бы избежать катастрофы, если бы слушал советы не генералов и маршалов, а французских романистов. В марте 1868 года, как раз в тот момент, когда Лебоф собственноручно начертал фатальную фразу на предложении, поступившем из Эссена, Жюль Верн в XII главе своего романа "Двадцать тысяч лье под водой" описывает, как его капитан Немо устраивает экскурсию для профессора Арона по "Наутилусу", при этом терпеливо поясняя, что детали механизма фантастической подводной лодки были изготовлены из лучшей, по мнению писателя, стали в мире на заводах "Круппа из Пруссии".
Дело в том, что в отличие от маршала Лебофа, король Вильгельм, Бисмарк и Молтке получили наглядный урок на полигоне в Тегеле. Теперь пушкам Круппа предстоял мировой бенефис на полях сражений. Орудия, изготовленные Альфредом, в два раза превосходили своих устаревших бронзовых собратьев. Новые пушки были лучшими и по точности стрельбы и по скорострельности, которую обеспечивал механизм, расположенный в казенной части ствола. Это был большой сюрприз, который заранее приготовили прусские генералы для своего неосмотрительного врага.
Французам приходилось рассчитывать только на митральезы. Но немцы и здесь опередили своих противников. С помощью хорошо налаженной разведки они заранее узнали о секретном оружии и приняли все меры для его нейтрализации. Митральезы поступили в войска только накануне боевых действий. Их держали под особым секретом. Но шпионская информация, как и превосходство в вооружении, стали отличительными чертами новой военной стратегии, с правилами которой ни за что не хотели считаться в генеральном штабе Наполеона III. В войсках короля Вильгельма с помощью телеграфа был разослан приказ, в соответствии с которым артиллерийским батареям предписывалось заранее подавить указанные огневые точки врага, где и располагались знаменитые митральезы, шквальным огнем. Именно разведка помогла, в конечном счете, нейтрализовать это слабое превосходство вражеской армии и сделать секретное оружие Наполеона III, на которое возлагались слишком большие надежды, абсолютно безвредным.
Началом кровавого балета можно считать сражение в Виссембурге в Эльзасе, которое произошло 4 августа 1870 года. В этом сражении точным попаданием артиллерийского снаряда был убит высокопоставленный французский генерал. Затем 6 августа на северо-востоке Франции в Ворте представление продолжилось с ещё большим успехом. Французский маршал Патрис Макмахон даже не отдал приказа рыть окопы. Он и предположить не мог, что прусские войска осмелятся его атаковать. Маршал был уверен, что враг начнет отступление, завидев столь мощного противника в лице его армии, сумевшей покрыть себя неувядаемой славой на полях недавних сражений. "Никогда, - писал один из адъютантов маршала, - никогда ещё за всю историю войн войска не были в такой степени уверены в своей победе".
От этой уверенности не осталось и следа, когда за дело взялись пушки Круппа. Французы начали с того, что выстроились в боевом порядке и приготовились к атаке. И вдруг началась бомбардировка, которая беспрерывно длилась целых восемь часов. По сути дела, это было похоже на самый настоящий расстрел. Снаряды косили людей, превращая их в груды бесформенных мертвых тел. Через восемь часов такой бомбардировки, которую никто не мог ожидать со стороны, как всем казалось, слабой Пруссии в конец деморализованные войска ударились в бегство.
