- Так что же мне надо было делать?
- Обратиться к нам, а не самостийничать.
- Но я не особенно напортил?
- Будем надеяться.
- Теперь-то вы их разоблачите?
- Все в свое время. Не так это, кстати, просто...
- А я не могу быть вам полезен?
- Одну жертву вы спасли, теперь закрепляйте успех. Пока у вашей Тани только порыв, а ее надо сделать сознательной атеисткой...
Собеседник Юры прошелся по комнате, остановился, вдумчиво посмотрел на юношу:
- Вот что, Юра, дам я вам один совет. Если хотите, совет старшего товарища, совет коммуниста. У нас в государстве религия - дело частное. Никому не возбраняется верить хоть в бога, хоть в черта, государство в эти дела не вмешивается. Но для партии религия не частное дело. Ленин говорил, что религия есть один из видов духовного гнета, что людей приводит к религии какая-нибудь беда, нужда, одиночество, и коммунисты не могут безразлично относиться к темноте, в которой оказываются люди вследствие своих религиозных верований. За людей надо бороться, помогать им улучшать свою жизнь и в самом высоком, духовном, и в самом, так сказать, обыденном, житейском, материальном смысле. Все взаимосвязано. Настоящий человек не может быть счастлив, если кто-то рядом несчастен...
Собеседник Юры вдруг перешел на ты, заговорил совсем задушевно.
- Ты комсомолец, и, в общем, доказал, что ты настоящий комсомолец, выволок свою Таню из болота. Но теперь это надо закреплять, закреплять, помочь ей твердо стать на ноги. Ведь все у нее как будто началось с пустяков. Обиделась. Чего-то недопоняла. Пошла помолиться. Может быть, даже наперекор тебе. А тут - умный поп. Все так деликатно, ненавязчиво. А она девица с воображением, и чем дальше в лес, тем больше дров. Поп ее к богу зовет, в небесные сферы, а ей уже мало этого, в лес потянуло. Ну, а лес и есть лес, темнота. Самая доподлинная темнота эта секта. Связи с обществом порваны, документы уничтожают, мол, антихристовы бумажки, от службы в армии уклоняются, прячутся в тайниках, бегут в пустынные места... Попадешь к ним не захочешь, а одичаешь; а уйти страшно, умеют запугать... - Он даже руку положил на плечо Юре. - И еще. Таня Таней, но не она одна нуждается в помощи. Присматривайся к окружающим: У Тани одна беда, у других другая. Прийти к людям на помощь, вовремя прийти - это и значит быть настоящим коммунистом.
Он пытливо посмотрел на Юру, и тот вдруг почувствовал, сколько у этого человека забот.
- Ведь все, что случилось, это и для тебя должно стать уроком!
- Спасибо.
- Ну, а теперь счастливого вам пути.
На этот раз, прощаясь, Юра пожал руку новому знакомому уже с искренним уважением и еще раз зашел к Василию.
- Ну как?
- Порядок.
И от всего сердца пригласил Василия к себе в гости, в Москву.
До отхода поезда оставалось время, и ребята бродили по Тавде, - вряд ли, думали они, им придется еще сюда попасть.
Городок поднимался в гору. Одноэтажные деревянные домики походили один на другой. Просторные улицы заросли травкой.
Юра и Таня шли, держась за руки. Петя деликатно от них отстал. Таня без устали рассказывала о Бескудникове, о Ярославле, о Тавде.
Лес подступал вплотную к городу. Березки стояли, как невесты, белые, чистые, нарядные.
- Я точно исповедуюсь, - задумчиво произнесла Таня. - Ничего не могу от тебя утаить.
- А я не поп, - обиженно сказал Юра. - Не хочешь - не говори.
- Тебе я не могу не говорить...
Лес возле города ничем не походил на суровую, темную тайгу, солнце било сквозь ветви, везде пушились кусты можжевельника.
Они вступили в заросли жимолости. Высокий кустарник сплошь был усыпан бело-розовыми цветами. Розовая пена лилась до земли. Таня нырнула и спряталась.
- Опаздываем на поезд!
Таня показалась среди цветов:
- Правда?
- Вот и нашел!
Она обхватила ветви, прижалась лицом к цветам. Юра хотел запомнить ее такой навсегда. Светлая, синеглазая, чистая, она действительно казалась каким-то существом не от мира сего.
- До чего красиво, - прошептала она. - Умереть можно среди цветов...
Юре стало страшно, точно она вправду могла умереть среди этих цветов, такой хрупкой и нежной казалась она в розовой пене жимолости.
Он подошел к ней и, повинуясь безотчетному порыву, осторожно потянул через голову с тоненькой и такой беспомощной шеи шнурок с крестом.
- Зачем? - испуганно спросила Таня.
Он неуверенно подержал в руках шнурок с медным крестиком и повесил на ближнюю ветку.
- А ты знаешь, - сказал он, - что получится из этих цветов к осени?
- Что? - беспечно спросила Таня.
- Волчьи ягоды, - задумчиво сказал Юра. - Эти розовые цветочки превратятся в ядовитые волчьи ягоды.
Этот нежданный-негаданный телефонный звонок раздался в конце июня.
- Юра?!
- Хочу зайти к вам.
Кого угодно мог я ждать в тот день, но только не Юру. Да еще вместе с Таней!
Юра загорел, похудел, как будто даже немножко вытянулся, но, в общем, это был все тот же Юра. Гораздо больше меня интересовала его спутница.
Она подошла ко мне, как к старому знакомому, и первая протянула руку:
- Здравствуйте. Юра рассказывал мне о вас, а вам обо мне, вероятно, еще больше.
Юра принялся рассказывать о злоключениях Тани на Урале...
А она - улыбалась!..
- Ну, как? - поинтересовался я. - С богом покончено?
Таня помедлила.
- Не знаю, - нерешительно протянула она.
И я тут же увидел, как в глазах Юры мелькнула тень тревоги...
Они ушли, а мне почему-то вспомнился рассказ Юры о том, как он бродил с Таней по Тавде. Нет, не похожа она на Варфоломея, она существует сама по себе. Будь я художником, я бы нарисовал ее в зарослях цветущей жимолости...
И опять я подумал: "Что же все-таки толкнуло эту девочку к богу?.."
Сходила в церковь, познакомилась со священником, поиграла в богоискательство и... испугалась возмездия. Плохо было Тане? Конечно, плохо. А гордость не позволяет сказать об этом открыто...
За стеклами шкафов поблескивают корешки книг.
Малейшая вина виновата! "Бери в руки розги и секи. Секи шибче, секи, не смущаясь! Смело пиши всякое лыко в строку..."
Это иронизирует Щедрин.
А вот Достоевский: "Есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силою... Вспомните басню - ведь не дождем, не ветром сдернуло плащ с путника, а солнцем..."
Доброты у нас подчас мало, доброжелательности друг к другу. Вот о чем нам надо подумать!
В данном случае никому другому, как Юре, и не дано спасти Таню.
Если он сумеет не напоминать, если сумеет забыть то, что произошло. Тогда и Таня сумеет забыть...
"Вот едет сейчас Юра в метро, - продолжал размышлять я. - В пестрой рубашке, в модных брючках, в узконосых ботиночках. Чистой воды стиляга! Какая-нибудь девица заглядится на него: с таким парнем можно и потанцевать, и посидеть в ресторане. Кто-нибудь из пассажиров постарше пренебрежительно скосит глаза и подумает, что перед ним "продукт времени". Но никто не подумает, что Юра взаправдашний рыцарь, что он действительно продукт времени - продукт нашего времени, революционного, героического, романтического..."
На следующий день он не утерпел, забежал ко мне один.
- Ваше впечатление? - спросил он. - Как Таня?
- Юра, вы уверены, что ничто уже не повторится?
- Не знаю, но все-таки есть для нее нечто, что сильнее всякого бога, раздумчиво сказал Юра. - Мы пришли к ней вчера домой, мамы ее еще не было. Таня посмотрела на меня, чуть улыбнулась и взяла со стола книгу. Раскрыла и показала свай комсомольский билет. Ей предстоит еще много неприятных объяснений, неизвестно, оставят ли ее в комсомоле, но билет свой она сохранила.
- А вы не боитесь, что достаточно ее ранить - и она снова...
- И это я понимаю, - согласился он. - Но я бы не простил себе, если бы оставил ее в беде.
- А вы действительно готовы связать с нею свою жизнь?
- Не знаю, - еще задумчивее сказал Юра и порозовел, как и тогда, когда впервые рассказывал мне о Тане. - Ничего я еще не знаю.
А я... я посмотрел еще раз на Юру и пожалел о том, что не у всех есть такие друзья.
1966
