ведь правильное дело?
– Мама, а кто такие неродившие матеря?
– Не матеря, а матери. То есть мамы.
– Мамы? – переспрашивает, жадно заглядывая в монитор.
Там видео одной из последних акций прощания. Той самой, у молокозавода. Унылый ряд складских построек, голая и пыльная земля. Участницам выдают фирменные футболки, и некоторые натягивают обновку поверх одежды.
– Вот эти матеря? – тычет пальцем прямо в экран. – А почему неродившие?
– Это мамы, которые ждали деток, а те так и не появились на свет.
– И теперь эти детки сидят в темноте?
Представляется жутковатая картина: огромный зал с черными стенами, вдоль которых сидят, обняв коленки, заплаканные дети. Вдруг загробный мир выглядит именно так?
– Нет, конечно, нет. Детки просто не родились у этих мам. Наверняка они родятся попозже у каких-нибудь других, тоже хороших и добрых родителей.
– Тогда почему эти тети плачут? – На экране одна из участниц и вправду рыдает. – Они разве не знают, что их дети в других счастливых семьях?
– Может, и знают. Но им все равно грустно и тоскливо без своих любимых малышей.
– Как твой котенок? Он убежал, ты сильно плакала, а бабушка сказала, чтобы ты успокоилась, потому что он найдет себе новый дом?
Как все смешалось. Страдания сопровождают жизнь с раннего детства, и боль от потерянной куклы в три года равносильна боли от предательства в тридцать три. Пропавший котенок тогда и нерожденная дочь сейчас – трагедии разного масштаба, а боль все та же. Гнетущая, бескрайняя, беспросветная.
– Котенок убежал, когда я была маленькой. Ты не можешь этого знать.
– Но я знаю! – глаза наполняются слезами, голос звенит от обиды.
– Это не ты знаешь, а я. Тебя не существует.
Почему, почему все еще ведется этот воображаемый диалог? Тогда, в самом начале, психологи утверждали, что стоит осознать, что ее не существует, как она сразу исчезнет. Но она не исчезает: сидит на подлокотнике офисного кресла, качает пухлой ногой, негодующе сопит и смотрит исподлобья.
– Существую, – упрямо возражает она.
– Нет, тебя не может существовать.
– Почему?
– Потому что ты даже не рождалась. Ты умерла еще в моей утробе, пока тебя из меня вытаскивали.
– Значит, я так и не появилась на свет?
– Не появилась.
– Тогда ты – как они! Неродившие матеря! – пинает монитор, спрыгивает на пол и убегает с увесистым топотом. Монитор с грохотом падает, и кто-то любопытно заглядывает в раскрытую дверь.
– Все хорошо, Олеся Игоревна?
Хорошо. Лучше не бывает. Несуществующая дочь – и та разобиделась. Кажется, пора всерьез заняться своими коммуникативными навыками.
***
Катя подвела.
– Не могу я отвертеться от поездки к свекрови! – жалуется она. – Муж насел в ультимативном порядке. И что на него нашло, не понимаю. Я ему даже про вашу акцию рассказать не успела. Как услышал, что я не хочу ехать, так сразу занял глухую оборону. Говорит, у свекра юбилей, надо уважить. Вот скажи мне, Леся: шестьдесят шесть лет – это разве юбилей?
Юбилей или не юбилей, но путь в дом на острове для «Эпилога» закрыт. О том, чтобы похозяйничать там без Кати, и речи не идет.
– Нет уж, прости, подруга, но без меня туда никому нельзя. Сама подумай: мало ли что может случиться, а отвечать придется тебе. Не могу я на тебя такую ответственность взваливать. Считай это моей дружеской заботой.
И почему бы не сказать честно: чужаков не пущу, боюсь за собственность, вдруг они мой дом разворуют, с гвоздик семена посрывают и веранду мою бычками прожгут. Но простые и понятные человеческие страхи зачем-то принято прикрывать красивыми словами об ответственности и заботе.
Теперь придется отказать Костомаровой. Может, это не так уж и страшно? Вдруг кто-то еще предложил свою помощь фонду? Надо почитать комментарии и успокоиться.
Но покоя чтение не приносит.
Страница фонда радостно приглашает всех желающих на акцию прощания, которая будет проведена в чудесном доме на острове. Фото прилагается. Миллион восторженных откликов тоже.
Паника захлестывает горячей волной. Костомарова поторопилась, это ее вина, но почему так невыносимы угрызения совести?
Потому что не нужно было обнадеживать Аньку раньше времени, холодно отвечает голос разума. Да сколько же их там, этих голосов в голове? Может, пора не в фонд обращаться, а напрямую к психиатру?
На душе скребут кошки, хочется заблокировать телефон и исчезнуть. Но приходится звонить Костомаровой.
– Алло, – спокойно отвечает она, и становится не так тревожно.
Анна молча выслушивает объяснения.
– Что ж, подыщем другую площадку, – безразлично говорит она. Видимо, привыкла за последнее время к обломам.
Она тактично отказывается от предложения встретиться, чем усугубляет отвратительное настроение. К осознанию собственной никчемности прибавляется гнетущее чувство отверженности.
Благотворителем стать не получилось. Некоторым людям, видимо, на роду написано сидеть и смотреть на то, как вокруг рушится мир. Закрываются фонды. Не рождаются дети. Воображаемые дочки смертельно обижаются на своих непутевых матерей.
***
Место для акции все же нашли. Не такое шикарное, как Катькин дом. Но и не настолько унылое, как молокозавод. Отец одной из подопечных фонда пригласил всех на свою фазенду: неопрятный заросший травой участок в тридцати километрах от Москвы. Периметр обнесен сеткой-рабицей. По центру – полуистлевший остов теплицы, похожий на скелет выброшенного на берег кита.
Информацию о переносе принимают холодно. Если к Кате записалось двадцать восемь человек, то после рокировки остается лишь пятнадцать участников. Что ж, зато придут только те, кому это действительно нужно. Акция прощания – это вам не развеселая вечеринка у озера. К сожалению.
С каждым днем комментаторов становится все меньше. Люди устают обсуждать умирающий «Эпилог» и переключаются на более живые темы. В группе фонда все еще числится несколько тысяч человек, но уже чувствуется дух запустения, присущий брошенным проектам.
***
У Эммы внезапно просыпается совесть. Звонок раздается в восемь утра, а это значит, что бурные планы роятся в ее голове еще с ночи.
– Мне попалось три площадки под твой «Эпилог», – с места в карьер начинает она. – Отличные места! Я уже выслала их описания тебе на почту. Перешли Костомаровой!
Эммины звонки лучше всяких будильников. За минуту в мозг загружается столько команд, что спать дальше невозможно.
– Ну и что, что уже нашли какую-то дачку! – отрезает она возражения. – Это же не последняя акция. Не сопротивляйся, просто делай то, что я говорю, и всем будет счастье!
Если честно, после провала с домом на острове общаться с Аней больше не хочется. Страшно снова подвести ее. И не хочется опять получать отказ. Кому нравится, когда его отталкивают?
– Кроме фотографий площадок я тебе еще скинула дизайн-проект твоего нового спортзала. Посмотри
