Научившись читать, я прочитала все книги в доме, книгу за книгой, ряд за рядом, полку за полкой, начиная с нижней. До некоторых книжек, как говорила мама, нужно дорасти, когда меня злило, что я не дотягиваюсь до верхних полок.
Я могла бы также рассказать этому мужчине, что иногда мы по обмену получали экземпляры Familie Journal с фотографиями Фредерика IX, у которого было трое дочерей в шуршащих шелковых платьях. Хрустящие и скрипящие, говорила женщина в приходе.
— В последнее время я прочитала сборники стихов нескольких датских поэтесс, — говорю я.
— Jaså? [33]
Мужчина изучающе смотрит на меня.
— А бутерброды делать умеете?
— Я работала на бойне, так что некоторый опыт работы с мясом, которое кладется на бутерброд, у меня имеется.
Он берет со стола письмо и надевает очки.
— Да, здесь написано, что в позапрошлом году вы работали на бойне.
Он откладывает письмо.
— В приложенной к заявлению рекомендации указано, что вы испытываете наслаждение от красоты и гармонии.
— Ja, det stemmer [34].
Когда я возвращаюсь домой, Д. Й. Джонссон, купив фарш, сухари и яйца, готовит фрикадельки.
Сообщаю ему, что получила работу, буду уходить к шести и работать до трех.
— А что ты написал в рекомендации? — спрашиваю я друга.
Дорогая моя Гекла.
Спасибо за пальто для Торгерд. Ни у кого из детей в округе нет такого красивого пальто. Мы купили газонокосилку, и я вышла покосить лужайку в четыре часа ночи. Дверь оставила полуоткрытой, девочки спали. Их отец тоже. В последние недели я не вела дневник, но, вернувшись, написала три предложения: Трава такая высокая, что доходит мне до сосков. Она явно не сможет продолжать расти перпендикулярно. Ляжет, подобно женщине, рожающей ребенка.
Ничего такого на самом деле не было, и трава во дворе мне едва по щиколотку. Но мне очень захотелось упомянуть соски. Вероятно, из-за того, что у меня в груди много молока.
Если бы я описывала лужайку после того, как ее покосила, то мне потребовалось бы мужское сравнение, и тогда бы я говорила о щетине. Написав эти три предложения, я решила, что перестаю писать дневник. Я сложила крылья. Это были крылья маленькой птички, которые донесли меня лишь до Дроздового леса на востоке, о Гекла.
В остальном новости такие. Один из близнецов из рыбного магазина умер (неожиданно). Кто именно, не знаю. Оставшийся в живых со мной не шутит, но по какой причине, я пока не понимаю. То ли оттого, что он скорбит по брату, то ли потому, что скончался как раз тот, кто назвал меня своей любовью. Я двадцатидвухлетняя мать двоих детей, и у меня внутри горькая тоска. Прости, что делюсь с тобой такими мыслями. Выброси эту писанину.
Я достаточно далеко от дома, чтобы плакать?
Д. Й. Джонссон не приходил домой два дня.
— Он в эти выходные не работает, — сообщает его коллега, когда я спрашиваю о нем в баре. Он разглядывает меня и одновременно вытирает стаканы.
— Ты его сестра? Вы похожи как две капли воды. Только он темный, а ты светлая.
Когда Д. Й. Джонссон наконец заявляется домой, он едва держится на ногах. В руках держит бутылку пива и явно не выспался.
Я смотрю на него.
— Я не торгую собой, — заявляет он. — Не накачан наркотиками. Ценю жизнь.
Сажусь на кровать рядом с ним.
— Понимаешь, Гекла, некоторые гомосексуалы хотят, чтобы я одевался в женскую одежду и играл женщину. Я не хочу притворяться женщиной. Я мужчина.
— Я знаю.
Он сидит опустив взгляд.
— Я ведь только мальчик, который любит мальчиков.
Он ложится в кровать и кладет подушку на голову.
Сажусь рядом и глажу его. Он дрожит.
Я иностранец в этой плоской стране. Д. Й. Джонссон. Пришелец на этой земле. Я родился случайно. Меня не приняли. Иногда я так устаю, Гекла. Мне хочется только
забыться
дремать
проспать
целый месяц.
Пытаюсь вспомнить, есть ли у нас остатки селедки и свеклы.
— Сделать тебе бутерброд?
— Я хочу шить, Гекла. Швейная машинка для меня все равно что для тебя печатная.
Дорогая Гекла.
День подошел к вечеру. Девять градусов тепла. Сено, похоже, будет неплохим, несмотря на дождливую весну. Ты бы получила удовольствие от уборки сена, в отличие от некоторых поэтов, которые не выдерживают работы на от крытом воздухе. Странно, конечно, насколько часто поэтам недостает физической силы. Если они не слепые, как Гомер, Мильтон и Борхес, то хромые и непригодны к работе. Однажды нам целых шесть дней досаждал поэт с юга, дальний родственник твоей матери. Разумеется, при полном попустительстве с ее стороны. В самый разгар сенокоса. Целью было прислушаться к местной речи, пока мы работали.
В остальном новости такие. На Суртсее продолжается извержение. Уже девять месяцев без перерыва, и остров вырос до 174 метров. Весной открылись еще два кратера и образовались два дополнительных острова. Их нарекли Сурт первый и Сурт второй, по королевскому обычаю. Но перечень неполный. Должен был родиться еще один остров, маленький черный кратер, который нарекли Маленьким Суртом.
Затем опустится июльская ночь, теплая и тихая.
Все дни кончаются, все времена проходят.
Твой отец
Вдали от мировых сражений
— Я могу, — говорит Д. Й. Джонстон задумчиво, — попросить друга отредактировать твой текст, если ты захочешь попробовать написать по-датски.
— Как Гуннар Гуннарссон?
— Я думал скорее о рассказе.
Ночью он приходит ко мне.
— Мне было холодно. И одиноко. Пододвигаюсь, освобождая ему место.
— Мне приснилось, что я на карусели в безлюдном парке аттракционов, вокруг сыро и почти нет растительности. Я был один и подумал: Земля вращается со всеми, кроме меня. Меня не взяли.
Он колеблется.
— Думаю, Гекла, я бы хотел, чтобы меня похоронили рядом с мамой.
Дорогая моя Гекла.
Мы купили участок в Согамири. Лидур ездит туда каждый вечер строить фундамент. Я тогда сижу с девочками одна. Он собирается вступить в Lions или Kiwanis [35]. Это единственный путь, говорит он. У семейного мужчины с женой и двумя детьми должны быть связи. Иначе с каменщиком не договориться. Лидур очень доволен своими девочками и, надо отдать ему должное, умеет ночью спать под детский плач. Он также с пониманием относится к беспорядку в квартире. Я шью ему брюки на машинке Йона Джона, но это труднее, чем кажется.
Сожги это письмо. Нет, порви его на мелкие кусочки, подбрось их к небу, и пусть падают на тебя,
