Выйдя на дебаркадеръ Ангальтскаго вокзала, онъ съ наслажденiемъ вдохнулъ дымно-холодный утреннiй воздухъ. {209} Вдали, съ той стороны, откуда пришелъ поeздъ, видно было въ пролетe желeзно-стекляннаго свода чистое, блeдно-голубое небо, блескъ рельсъ, и, по сравненiю съ этой свeтлостью, здeсь, подъ сводомъ, было темновато. Онъ прошелъ мимо тусклыхъ вагоновъ, мимо громаднаго, шипящяго, потнаго паровоза, и, отдавъ билетъ въ человeческую руку контрольной будки, спустился по ступенямъ и вышелъ на улицу. Изъ привязанности къ образамъ дeтства, онъ рeшилъ избрать исходной точкой своего путешествiя вокзалъ Фридриха, гдe нeкогда ловила Нордъ-Экспрессъ русская семья, жившая въ Континенталe. Чемоданъ былъ изрядно тяжелъ, но Мартынъ чувствовалъ такую неусидчивость, такое волненiе, что отправился пeшкомъ; однако, дойдя до угла Потсдамской улицы, онъ ощутилъ сильный голодъ, прикинулъ оставшееся разстоянiе и благоразумно сeлъ въ автобусъ. Съ самого начала этого необыкновеннаго дня всe его чувства были заострены, - ему казалось, что онъ запоминаетъ лица всeхъ встрeчныхъ, воспринимаетъ живeе, чeмъ когда-либо, цвeта, запахи, звуки, - и автомобильные рожки, которые, бывало, въ дождливыя ночи терзали слухъ отвратительнымъ сырымъ хрюканiемъ, теперь звучали какъ-то отрeшенно, мелодично и жалобно. Сидя въ автобусe, онъ услышалъ недалеко отъ себя переливъ русской рeчи. Пожилая чета и двое круглоглазыхъ мальчиковъ. Старшiй устроился поближе къ окну, младшiй нeсколько напиралъ на брата. "Ресторанъ", - сказалъ старшiй съ восторгомъ. "Мотри, ресторанъ", - сказалъ младшiй, напирая. "Самъ вижу", - огрызнулся старшiй. "Это ресторанъ", - сказалъ младшiй убeжденно. "А ты, дуракъ, заткнись", - проговорилъ {210} старшiй. "Это еще не Линденъ?" - заволновалась мать. "Это еще Почтамеръ", - вeско сказалъ отецъ. "Почтамеръ уже проeхали", - закричали мальчики, и вспыхнулъ короткiй споръ. "Арка, во классъ!" - восхитился старшiй, тыча въ стекло пальцемъ. "Не ори такъ", - замeтилъ отецъ. "Чего?" "Говорю, не ори." Тотъ обидeлся: "Я, во-первыхъ, сказалъ тихо и вовсе не оралъ". "Арка", - съ почтенiемъ произнесъ младшiй. Всe заглядeлись на видъ Бранденбургскихъ воротъ. "Историческiя мeста", - сказалъ старшiй мальчикъ. "Да, старинная арка", - подтвердилъ отецъ. "Какъ же онъ пролeзетъ, - спросилъ старшiй, тревожась за бока автобуса. - Ужина-то какая!" "Пролeзъ", - прошепталъ младшiй съ облегченiемъ. "Это Унтеръ, - всполошилась мать. - Надо вылазить!" "Унтеръ длинный-длинный, - сказалъ старшiй мальчикъ. - Я на картe видeлъ". "Это Президентъ страсе", - мечтательно проговорилъ младшiй. "Заткнись, дуракъ! Это Унтеръ". Затeмъ всe вмeстe хоромъ: "Унтеръ длинный-длинный", и мужское соло: "Вeкъ будемъ eхать..."
Тутъ Мартынъ вышелъ и, идя по направленiю къ вокзалу, онъ со странной печалью вспомнилъ свое дeтство, свое дeтское волненiе, - такое же и совсeмъ другое. Но это было только мгновенное сопоставленiе: оно пропeло и замерло.
Сдавъ чемоданъ на храненiе и взявъ билетъ до Риги на вечернiй поeздъ, онъ усeлся въ гулкомъ залe буфета, заказалъ аргусоподобную глазунью и въ послeднемъ номерe "Зарубежнаго Дeла", которое читалъ, пока eлъ, нашелъ между прочимъ ехиднeйшую критику на бубновскую {211} "Каравеллу". Насытившись, онъ закурилъ и оглядeлся. За сосeднимъ столомъ сидeла барышня, что-то писала и вытирала слезы, - а потомъ смутными и влажными глазами взглянула на него, прижавъ къ губамъ карандашъ, и, найдя нужное слово, продолжала быстро писать, держа карандашъ, какъ дeти, почти у самаго острiя и напряженно скрючивъ палецъ. Открытое на груди черное пальто съ потрепанной заячьей шкуркой на воротe, янтарныя бусы, нeжная бeлизна шеи, платокъ, зажатый въ кулакe... Онъ расплатился и принялся ждать, когда она встанетъ, чтобы послeдовать за ней; но, кончивъ писать, она облокотилась на столь, глядя вверхъ и полуоткрывъ губы. Такъ она сидeла долго, и гдe-то за стеклами уходили поeзда, и Мартынъ, которому слeдовало не опоздать въ консульство, рeшилъ подождать еще пять минутъ, не больше. Пять минутъ прошло. "Я бы условился съ ней гдe-нибудь кофе выпить, - только это", - умоляюще подумалъ онъ и представилъ себe, какъ будетъ ей намекать на далекiй путь, на опасность, и какъ она будетъ плакать. Прошла еще одна минута. "Хорошо, не надо", - сказалъ Мартынъ и, англiйскимъ манеромъ перебросивъ черезъ плечо макинтошъ, направился къ выходу.
XLVII.
Быстро шелестeлъ открытый таксомоторъ, пестрeлъ кругомъ великолeпный Тиргартенъ, и прекрасны были теплые, рыжiе оттeнки листвы, - "унылая пора, очей очарованье"... Дальше въ воду канала глядeлись пышные, {212} блеклые каштаны, а проeзжая по мосту, Мартынъ отмeтилъ, что у каменнаго льва Геракла отремонтированная часть хвоста все еще слишкомъ свeтлая и вeроятно не скоро приметъ матерую окраску всей группы: сколько еще лeтъ, - десять, пятнадцать? Почему такъ трудно вообразить себя сорокалeтнимъ человeкомъ?
Въ Латвiйскомъ консульствe, въ подвальномъ этажe, было оживленно и тeсно. "Тукъ-тукъ", - стучалъ штемпель. Черезъ нeсколько минутъ швейцарецъ Эдельвейсъ уже вышелъ оттуда и неподалеку, въ мрачномъ особнякe, получилъ, по дешевой цeнe, литовскую проeздную визу.
Теперь можно было отправиться къ Дарвину. Гостиница находилась противъ Зоологическаго сада. "Онъ уже ушелъ, - отвeтилъ человeкъ въ конторe. Нeтъ, я не знаю, когда онъ вернется".
"Какъ досадно, - подумалъ Мартынъ, выходя опять на улицу. - Надо было ему указать точную дату, а не просто "на-дняхъ". Промахъ, промахъ... Какъ это досадно". Онъ посмотрeлъ на часы. Половина двeнадцатаго. Паспортъ былъ въ порядкe, билетъ купленъ. День, который намeчался столь нагруженнымъ всякими дeлами, вдругъ оказался пустымъ. Что дeлать дальше? Пойти въ Зоологическiй садъ? Написать матери? Нeтъ, это потомъ.
И пока онъ такъ размышлялъ, все время въ глубинe сознанiя происходила глухая работа. Онъ противился ей, старался ее не замeчать, ибо твердо рeшилъ еще во Францiи, что больше Соню не увидитъ никогда. Но берлинскiй воздухъ былъ Соней насыщенъ, - вонъ тамъ, въ Зоологическомъ {213} саду, они вмeстe глазeли на румяно-золотого китайскаго фазана, на чудесныя ноздри гиппопотама, на желтую собаку Динго, такъ высоко прыгавшую. "Она сейчасъ на службe, - подумалъ Мартынъ, - а къ Зилановымъ все-таки нужно зайти..."
Поплылъ, разматываясь, Курфюрстендамъ. Автомобили обгоняли трамвай, трамвай обгонялъ велосипеды; потомъ мостъ, дымъ поeздовъ далеко внизу, тысяча рельсъ, загадочно-голубое небо; поворотъ и осенняя прелесть Груневальда.
И дверь ему открыла именно Соня. Она была въ черной вязаной кофточкe, слегка растрепанная, тусклые раскосые глаза казались заспанными, на блeдныхъ щекахъ были знакомыя ямки. "Кого я вижу?" - протянула она и низко-низко поклонилась, болтая опущенными руками. "Ну, здравствуй, здравствуй", сказала она, разогнувшись, и одна черная прядь дугой легла по виску. Она отмахнула ее движенiемъ указательнаго пальца. "Пойдемъ", - сказала она и пошла впередъ по коридору, мягко топая ночными туфлями. "Я боялся, что ты на службe", - проговорилъ Мартынъ, стараясь не смотрeть на ея прелестный затылокъ. "Голова болитъ", - сказала она, не оглядываясь и, тихонько крякнувъ, подняла на ходу половую тряпку и бросила ее на сундукъ. Вошли въ гостиную. "Присаживайся и все говори", - сказала она, плюхнулась въ кресло, тутъ же привстала, подобрала подъ себя ногу и усeлась опять.
Въ гостиной все было то же, темный Беклинъ на стeнe, потрепанный плюшъ, какiя-то вeчныя блeдно-листыя растенiя въ вазe, удручающая люстра въ видe плывущей {214} хвостатой женщины, съ бюстомъ и головой баварки и съ оленьими рогами, растущими отовсюду.
"Я, собственно говоря, прieхалъ сегодня, - сказалъ Мартынъ и сталъ закуривать. - Я буду здeсь работать. То-есть, собственно говоря, не здeсь, а въ окрестностяхъ. Это фабрика, и я, значитъ, какъ простой рабочiй". "Да ну", - протянула Соня и добавила, замeтивъ его ищущiй взглядъ: "Ничего, брось прямо на полъ". "И вотъ какая забавная вещь, - продолжалъ Мартынъ. Я, видишь-ли, собственно, не хочу, чтобы моя мать знала, что я работаю на фабрикe. Такъ что, если она случайно Ольгe Павловнe напишетъ, - она, знаешь, иногда любитъ такимъ окружнымъ путемъ узнать, здоровъ ли я и такъ далeе, - вотъ, понимаешь, тогда нужно отвeтить, что часто у васъ бываю. Я, конечно, буду очень, очень рeдко бывать, некогда будетъ".
"Ты подурнeлъ, - задумчиво сказала Соня. - Огрубeлъ какъ-то. Это, можетъ быть, отъ загара".
"Скитался по всему югу Францiи, - сипло проговорилъ Мартынъ, ударомъ пальца стряхивая пепелъ. - Батрачилъ на фермахъ, бродяжничалъ, а по воскресеньямъ одeвался бариномъ и eздилъ кутить въ Монте-Карло. Очень интересная вещь - рулетка. А ты что подeлываешь? Всe у васъ здоровы?"
"Предки здоровы, - сказала со вздохомъ Соня, - а вотъ съ Ириной прямо бeда. Это крестъ какой-то... Ну и съ деньгами полный мракъ. Папа говоритъ, что нужно переeхать въ Парижъ. Ты въ Парижe тоже былъ?"
"Да, проeздомъ, - небрежно отвeтилъ Мартынъ (день въ Парижe много лeтъ тому назадъ, по пути изъ Бiаррица {215} въ Берлинъ, дeти съ обручами въ Тюильрiйскомъ саду, игрушечные парусники на водe бассейна, старикъ, кормящiй воробьевъ, серебристая сквозная башня, склепъ Наполеона, гдe колонны похожи на витые сюкръ д'оржъ...). - Да, проeздомъ. А знаешь, между прочимъ, какая новость, - Дарвинъ здeсь".
