Такое пытание рассудка привело его мысли и чувствования в привычный строй, и он вполне овладел собой. Пахло блинами с луком, и ему захотелось есть. Вернувшись к привычному, он поманил извозчика и приказал «поскорей», обрадовать Дариньку небывало-чудеснейшим сюрпризом.
А в это время с Даринькой случилось нечто, повергнувшее ее в смятенье.
Погода была жаркая, и Даринька, отправляясь за покупками, надела легкое, приятное платье, «сливочно-фисташковое», в каком была на обеде в «Эрмитаже», и модную шляпку с выгнутыми полями.
Коляска спускалась с Кузнецкого. На углу, к театрам, образовался затор, экипажи двигались медленно, стесненные встречной волной от Театральной площади. Пришлось остановиться. Даринька откинулась к подушке, прикрываясь от настойчиво-любопытных взглядов зонтиком. Двигались ландо, коляски с нарядной публикой. Совсем рядом смотрело на нее в упор чье-то черномазое лицо, она смущенно поправилась, поймав себя, показалось ей, в немного свободной позе, и вдруг почувствовала неясную тревогу,- взгляд чьих-то глаз, скользнувший по ней от тротуара. Тротуар был также забит народом, медленно продвигавшимся. Она не успела разглядеть, кто это смотрит, что-то мелькнуло в мыслях, но как раз двинулась коляска, быстрей, быстрей, и она велела кучеру - в ряды, лавка Кувшинникова. И сейчас же вспомнила, что забыла заехать к половине пятого, как ей сказали, взять на Тверской понравившееся Виктору Алексеевичу дорожное платье в английском магазине, несколько ей широкое, которое обещали переделать срочно, а завтра утром назначено было ехать домой. Пришлось несколько подождать, пока на ней примеряли,- платье было теперь как раз. Теперь в ряды.
Сходя у ступенчатой аркады рядов, она опять почувствовала то же беспокойство, как при остановке у театров, осмотрелась, но не заметила ничего особенного, шел народ, дамы больше. И тут она вспомнила, что, кажется, видела там, на тротуаре, когда остановились экипажи, очень похожего на Кузюмова: его взгляд! Проходя под сводами Рядов, в прият-
ном холодочке, в запахах кумача и мяты, она снова почувствовала, что кто-то на нее смотрит… обернулась и увидела высокого, плотного господина, в белом костюме-пике и в летней широкополой .шляпе. Он стоял под сводчатым проходом, боком к ней, просматривая развернутую газету, за которой не было видно его лица. «Кузюмов?.. очень похож…» - подумала. У самой лавки Кувшинникова невольно обернулась. Высокий господин следовал за ней, шагах в десяти, и, когда оглянулась Даринька, приостановился, приподняв шляпу, как бы боялся обознаться. Это был действительно Кузюмов.
- Вот неожиданность!..- приветствовал он, быстро подходя к ней.- Здравствуйте, как я счастлив… несколько близорук я, мне показалось, что это вы… около Дациаро, когда остановились… Но вы совсем другая в московском воздухе!.. Я не поверил…- говорил он излишне торопливо, не как на Зуше.
Она кивнула, почему-то чувствуя смущенье, видя, как он осматривает ее, «другую, в московском воздухе». Она могла бы ему сказать, что и он тут совсем другой, в какой-то спешке. Она не протянула руки, и он только коснулся шляпы. Спросил, не может ли быть полезен ей чем-нибудь… Она, торопясь, сказала, что так спешит, покупки положат в экипаж, в синодальную лавку еще надо… завтра они домой…- говорила, что пришло в голову, связанная его присутствием. Он слушал молча, почтительно.
- К Кувшинникову мне…- кивнула она, спеша, смущаясь.
- Одну минутку…- мягко задержал он,- я у вас был два раза, заезжал в Ютово… с вашего позволения, и вот… как я рад… неожиданная встреча!..
Она кивнула, .проговорив сбивчиво; «Так спешу, извините.,.» - и быстро вошла в лавку, тут же коря себя, что так неприлично оборвала разговор.
Выбрав для рукоделий по записке, она просила сегодня же отослать в «Славянский Базар», завтра они рано уезжают. У Кувшинникова ее знали, сказали, что через четверть часа доставят. Села в коляску и наказала - в Синодальную лавку, на Никольской.
В Синодальной лавке она почувствовала себя совсем покойно. Все здесь было по душе ей: совсем церковный воздух, пахло кипарисом от разных крестиков, теплилась пунцовая лампада, сияло золотое тисненье священных книг. Пожилой приказчик говорил тихо, покояще. Она дала выписку, что ей надо: разных размеров Евангелия, Псалтыри, молитвенники, поминанья, душеполезные. Для себя взяла «Добротолюбие», о чем давно мечтала, и Библию. Попросила - «святое Евангелие, пожалуйста… самое казовое, для подарка». Увидала граненые хрустальные яички, навыбирала разноцветных,- любила с детства. Вспомнила: Четьи-Минеи, полные!..- и просила тут же все увязать и отнести в коляску, совсем забыв, что гостиница в двух шагах. Всю бы, кажется, лавку закупила. И не ушла бы -так было здесь покойно, благолепно. Ей подали стул, пока все упакуют. Думала об Уютове… всю зиму будет читать, читать… Все упаковали, приказчик велел бережно отнести в коляску, проводил до стеклянной двери с почтительнейшим поклоном.
Выходя, Даринька увидала в стеклянную дверь - Кузюмова! Смутившись, что он опять здесь, совсем неожиданно сказала: «И вы?..» - и еще больше смутилась, зачем сказала, и почувствовала, что и он смутился. Он поднял шляпу и извинился:
- У меня в мыслях не было обременять вас своим присутствием… Мне показалось, что я вас… затруднил, предложив чем-нибудь помочь?..
Ей показалось странное что-то в его глазах,-смущение как будто? Мелькнуло, может быть, он обиделся, что она так резко оборвала разговор в рядах. Сказала торопливо:
- Я спешила, недослушала вас… там, у Кувшинникова…
- Помилуйте!..- воскликнул он, тоже торопясь, выхватил у молодца пакеты и положил в задок.
Помогая Дариньке сесть в коляску, спросил почтительно-осторожно:
- Вы позволите к вам заехать?..
Сразу она не поняла:
- Но мы же завтра домой, и очень рано…
- Не здесь, в Ютове?.. На Зуше вы были добры…
- Да-да, конечно… пожалуйста…- спешила она кончить разговор,- это для солдат, вы говорили…
- Да…- перебил он, держась за край коляски.- Вы помните, сказал я тогда… с вами можно быть только искренним?..- он как будто старался найти слова- И я с первой же встречи это понял!.. Ваше Ютово для меня…
- Уютово…- невольно поправила она.
- У-ютово?.. как чудесно, У-ю-тово!..- в восторге воскликнул он.- …Имело в моей жизни… не могу проезжать мимо без волнения…
«Почему он так говорит?..»-тревожно мелькнуло Дариньке. Он поднял шляпу, как бы прощаясь, и продолжал сбивчиво, торопясь:
- Я понимаю… вам странно, что я так занимаю вас м о и м… но для вас нет чуждого!.. С первых же ваших слов, на том обеде, понял, что… вы так все берете сердцем… так мало я видел людей с сердцем, с т а к и м сердцем!.. И столько пережито… столько обо мне лжи… конечно, рассказывали вам… я не хотел бы, чтобы у вас было обо мне ложное представление!.. Вы дурно думаете обо мне?..- вырвалось у него как бы против воли.-Было бы очень горько… такое мнение обо мне!..
Эти слова Кузюмов буквально выкинул из себя, и они страшно смутили Дариньку. Она сказала сбивчиво, почти в испуге:
- Что вы, что вы?.. совсем я не думаю о вас дурно!.. Я так мною хорошего слышала про вас…
- Это все ваша доброта… хорошего нечего обо мне сказать…- отмахнул головой Кузюмов,- разве что х о т е л хорошего, да… не вышло!.. Простите, это ни к чему. Так вы позволите?..
- Да-да, пожалуйста…-сказала, оживившись, Даринька.-В это воскресенье у нас гости, путейцы… на новоселье… вы знакомы с ними, и мы будем рады…
Она не могла понять после, почему это вырвалось у нее. Кузюмов воскликнул радостно:
- Позволите?.. Такое счастье… приветствовать ваше доброе соседство!..
Он взглянул ей в глаза, она почувствовала в его взгляде радостное и что-то горькое - и не нашлась ответить.
- Вам странно, что говорю… и мне, что т а к говорю, совсем неизвестный вам…- спешил он кончить, продолжая держаться за коляску,- но бывает, как т у п и к, трагическое в жизни… Что я?!.. простите, я так бестактно!..
Он растерянно поклонился, резко оторвался от коляски и побежал. Даринька видела, как мелькал в прохожих белый его костюм. «Что с ним?» - подумала она в смятенье и удивилась, что уже у подъезда гостиницы.
Всходя по лестнице, видела в зеркалах, какое у ней истомленное лицо.
Виктор Алексеевич уже вернулся и показался ей возбужденным. Он встретил ее на лестнице, восклицая: «Чудо чудное! диво дивное…» - не обращая ни на кого внимания.
- Тебя нельзя оставить одного, ты как ребенок… опять шампанское? когда только кончится круженье это!..
- Дети не пьют шампанское! - весело сказал он, и она почувствовала, что случилось что-то особенное: такой радостью блестели его глаза.- Едва дождался, изнемогал… и велел подать бокал… один только бокал! п ь я н был и до него!..
