в тот момент дела не ладились, и я чувствовала себя немного несчастной.
— У нас не ладились дела? — спросил Майка.
— Но поцеловались мы не нарочно! То есть я — не нарочно! Я только хотела кому-нибудь рассказать, что меня беспокоит, а он вроде бы готов был выслушать. Он сел на скамейку рядом со мной и позволил мне изливать душу. А потом, не знаю, как-то наклонился ко мне и поцеловал, и это было так неожиданно, что я на миг позволила ему. Но когда я тебе попыталась это объяснить, ты не захотел мне поверить. Отказался допустить, что человек может иногда… чуточку оступиться.
— Я не знал, что у нас не ладилось, — сказал Майка.
— Я была несчастна, — сказала она.
— Ты была несчастна?
— Майка, — сказала она. — Помнишь, как ты потерял в парке велосипед, когда тебе было двенадцать?
— Двенадцать! Мы с тобой еще не были знакомы, когда мне было двенадцать!
— Не были, но ты много рассказывал мне про тот велосипед. С десятью скоростями, помнишь? И такие элегантные узкие шины, а не обычные надувные.
— Помню, — сказал он угрюмо. Это было не самое приятное в его жизни воспоминание.
— Тебе подарили его на день рождения, пришлось долго клянчить и упрашивать. Ты обещал ничего в жизни больше не просить, пусть не дарят тебе ничего на Рождество и на следующий день рождения. Несколько недель спустя ты поехал в парк покидать с приятелями мяч в корзину. Ты увлекся игрой, играл, пока не стемнело, а потом пошел туда, где оставил велосипед, — но его там уже не было.
Майка горестно покачал головой.
— Одна из главных трагедий моей жизни, — сказал он, и это было лишь наполовину шуткой.
— Но как ты мог забыть о нем? Как ты мог оставить велосипед на полдня и забыть? Разве ты не должен был думать о нем каждую минуту, ведь ты так долго о нем мечтал? Но нет, к тому времени ты уже привык иметь велосипед. Теперь, когда он был твой, ты начал подмечать его недостатки — скрипучий тормоз, или царапину на краске, или еще что-то, — и он уже не был тебе так дорог.
— Не в том дело, что он не был мне дорог, — возразил Майка.
— В общем, — гнула свое Лорна, — я — тот велосипед, который ты забыл в парке в то лето, когда тебе исполнилось двенадцать.
Майка сморгнул.
— Я уже не казалась тебе такой прекрасной, — пояснила она. — Ты стал придираться ко всему, что я говорила, ты скучал, если я говорила слишком долго, ты вел себя так, словно любой оказавшийся рядом человек для тебя важнее, чем я. Ты перестал меня ценить.
— Я перестал?
— И когда случилась эта история с Ларри, когда я пыталась тебе объяснить, как это вышло, ты словно обрадовался такому предлогу. «Нет, — сказал ты мне, — остановимся на этом. Мы больше не вместе». Я сказала: «Майка, пожалуйста, не надо все уничтожать», но ты просто ушел, и я никогда больше тебя не видела.
— Погоди, так, по-твоему, это что, была моя вина? — спросил он.
Но в ту же минуту воспоминание прозрачной шалью опустилось на Майку. Да, действительно, рядом с Лорной он начал тогда ощущать какое-то смутное недовольство и подозревал, что и она тоже стала замечать его изъяны. В нем росло ощущение — теперь Майка отчетливо вспомнил, — что это не та идеальная любовь, какую он себе воображал.
— Но бог с этим со всем! — вдруг приободрилась Лорна. — Это ведь все давно миновало, верно? Ты построил собственную жизнь — неплохую, судя по всему, — и я искренне верю, что однажды ты найдешь себе подходящую пару. А я нашла подходящую мне пару, и у меня трое детей, моя гордость и радость, пусть один из них сейчас и проходит через трудный период. Но я знаю, у него тоже все будет хорошо.
— Конечно, будет, — рассеянно отозвался Майка. Он все пытался приспособиться к этому альтернативному видению прошлого.
Лорна откинулась к спинке стула. Она взяла со стола блейзер Бринка, подержала его перед собой, встряхнула, избавляясь от заломов, и аккуратно сложила.
— Иногда, — задумчиво сказала она, — оглядываешься на свою жизнь и почти веришь, будто она была уготована заранее. Такая ровная прямая тропа, по которой ты должна была пройти, даже если поначалу казалось, будто на ней сплошь кочки да колючки. Понимаешь?
— Ну… — сказал Майка.
— Так расскажи! — Она отложила блейзер в сторону. — Слыхал ли ты что-нибудь о…
В заднюю дверь постучали — три твердых удара, явно Роджер, а не Бринк. Но когда Майка поднялся и открыл дверь, он обнаружил там их обоих — Бринка рядом с отцом.
— О, привет, — сказал Майка.
Они оба молчали. Бринк хмурился, смотрел в пол, в Роджер не сводил глаз с Бринка даже в тот момент, когда подвинулся, чтобы позволить Майке запереть дверь.
— Добро пожаловать! — вскричала Лорна. Она вскочила из-за стола и крепко сжимала перед собой руки.
Роджер сказал:
— Сынок?
— Собираюсь с духом, — ответил ему Бринк.
Он шагнул к Лорне. Наконец-то он поднял глаза.
— Мам, — сказал он, — я очень нервничал, потому что я попался типа на том, что смухлевал с проектом, который надо было сдавать, и декан велел мне ехать домой и обо всем рассказать родителям, и чтобы потом мы вместе обсудили, как будем действовать дальше, и это меня очень напрягало, поэтому я ушел из дома.
Он остановился. Точка. Так и смотрел Лорне в глаза и стоял не шевелясь.
Лорна не сразу добралась до сути сказанного. Потом спросила:
— Что значит «смухлевал»?
Бринк оглянулся на Роджера. Тот ответил ему строгим взглядом.
— Мне времени не хватило, — сказал наконец Бринк, вновь обернувшись к Лорне. — Столько заданий на нас наваливают! Надо было сдать эту работу, но было еще много других дел, и я… в общем, можно сказать… я купил ее в интернете.
— Ох, Бринк! — вскрикнула Лорна.
Бринк плотно сжал губы.
— Ох, как ты мог! Ты такой умный, такой талантливый, и вдруг…
— Лорна! — предостерег ее Роджер.
И вовремя, иначе ее имя с той же интонацией произнес бы Майка.
Лорна умолкла.
Бринк вновь оглянулся на отца. Откашлялся.
— План такой: вернуться в универ и получить, что заслужил, — сказал он, вновь оборачиваясь к Лорне. — А потом я примусь за работу, и скоро ты снова будешь мной гордиться.
Последние слова прозвучали так ненатурально, что Майка заподозрил — их продиктовал парню Роджер. Но лицо Лорны смягчилось. Она сказала:
— Ох, милый, я всегда буду гордиться тобой. Мы оба! Правда же, мы будем им гордиться,
