глотков кофе, оделась и пошла к Кларе. Та спала. «Сон – мое спасение, – говорила она, – во сне я не думаю».
Юля осторожно подошла, поправила одеяло – Кларино лицо было спокойно. Юля вздохнула и вышла из комнаты. Мимолетом глянула в зеркало – ничего себе! Вот вам и картошечка с огурчиками и полбутылки вина! Любуйтесь! Под глазами набухли мешки – «пельмени», как их называла Клара. «Ладно, пройдусь по воздуху, приду в себя».
Юля схватила сумку и посмотрела на часы – половина девятого, точная, как швейцарские часы, Регина опаздывала. Ладно, Клара спит, а Регина явится с минуты на минуту. Юля закрыла дверь и побежала по лестнице вниз. Тревоги на сердце не было. И погодка стояла что надо. Она быстро шла по свежему скрипучему снегу. «Так бы и шла, – подумалось ей, – шла и шла по любимому городу!» Как она любила Москву и как успокаивалась, глядя на знакомые улочки и дома! Через полчаса она вбежала в здание, где располагалась редакция.
День прошел быстро, а после работы большой компанией закатились в кафе. На улице лежал снег, и за окном было светло и празднично, домой совсем не хотелось. Но, посмотрев на часы, Юля вздохнула – пора. Наступала ее смена. Регина уже ушла, а значит, надо спешить.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Регина сидела на кухне.
– Наконец-то! – поднявшись со стула, сказала она и вышла в коридор.
Почувствовав неладное, Юля замерла:
– Что-то случилось? Как Клара?
– Клару увезли. В два часа дня.
– Куда? – растерянно спросила Юля.
– В морг, Юлия, – спокойно ответила Регина, завязывая перед зеркалом шарф. – Там, – Регина кивнула в сторону кухни, – все написано. Завтра с утра вам туда.
– Что случилось? – не в силах осознать происходящее, спросила Юля.
Регина посмотрела на нее с удивлением:
– Она умерла. Мертвых, Юлия, забирают в морг. Врач сказал, это случилось еще ночью. Ну все, я пошла. – Регина аккуратно закрыла за собой дверь.
Юля опустилась на табуретку. Значит, когда она пила кофе, шла по любимым улочкам, была на работе, а потом веселилась в кафе с коллегами, Клары уже не было?
И Юля заплакала.
Все, что она смогла сделать, – это позвонить в Мансуровский. Через полчаса приехали папа и Ася. Юля раскачивалась на стуле и повторяла:
– Дождалась. Дождалась прописки – и все, ушла.
Александр Евгеньевич гладил дочку по голове. Ася заварила чай, принесла ей какие-то капли.
Юле хотелось остаться одной.
– Папа! – крикнула она. – Оставь меня в покое! Пожалуйста!
Деликатная Ася вышла из комнаты.
Профессор отдернул руку и вдруг разрыдался:
– За что ей такая судьба? За что ей смерть сына, предательство мужа, а потом эта проклятая болезнь? Я не знаю человека честнее и благороднее Клары! Ни одной черной мысли, ни одного подлого поступка! Святой человек, – всхлипнул он, – и всю жизнь, понимаешь, всю жизнь одна боль. Счастье, что у нее была ты, Юленька. Она любила тебя, как родную дочь. – Он помолчал и через силу продолжил: – И знаешь, что меня гложет? Что Клара ждала! До вашей мамы, после ее ухода… Ждала и надеялась. Что мы… в общем, что я… А я… Я женился на Асе. А она по-прежнему была рядом. Это ведь она сказала, что мне надо жениться на Асе! Потом подружилась с ней, оценила ее и полюбила. Она восхищалась Асей и говорила, как мне повезло. Но ведь она ждала, я чувствовал, знал! Однако ни слова. Ни слова! А я, как всегда, прятал глаза. Я трус, Юля. Да, трус и слабак. Тогда не смог с ней объясниться и потом не смог.
– У вас был роман? – шепотом спросила Юля.
Профессор кивнул.
– Поезжайте домой, пап. Приедешь и ляжешь. И мне надо поспать, завтра дел по горло. Поезжайте.
Похороны прошли, как обычно проходят похороны давно болеющего человека, – с умеренными слезами и короткими причитаниями, со спокойными, не надрывными, скупыми речами. Да и народу было немного: несколько преподавателей, кучка скучающих студентов. Ну и Александр Евгеньевич с Асей и Юлей.
Ася накрыла в Мансуровском поминальный стол, пришли несколько пожилых университетских дам и мужчин, которые явно не торопились. Они быстро отвлеклись, не стесняясь, жадно набросились на еду, нахваливали Асины пироги и блины, восхищались янтарным и крепким бульоном с домашней лапшой, выпивали, выходили курить. Над столом гудел шум, бурно обсуждалась главная тема: скорый приход нового ректора, все были взволнованы и встревожены, никто не знал, какие перемены их ждут. Новая метла начнет мести по-своему, и пожилых преподавателей, скорее всего, отправят по домам сидеть с внуками. Работа для них была не только средством к существованию – она была для них всем, их настоящей, полноценной жизнью, местом общения. Пенсионерская жизнь их страшила. Александр Евгеньевич в этих разговорах участия не принимал – пустое, пустое и грустное. К тому же за этими обсуждениями все забыли о Кларочке. Отсидев положенное время за столом, усталый профессор извинился и ушел к себе. Его уход почти не заметили, продолжая нескончаемый разговор. Юля, заплаканная, усталая, принялась мыть посуду. Скорее бы разошлись, но поминки затянулись, и гости снова просили чаю, и Ася хлопотала, подливала чай, подкладывала сладкие пироги, но и в ее глазах плескалась усталость.
Наконец, закрыв дверь за гостями, обе женщины в изнеможении сели на диван.
– Ну и это пережили, – вздохнула Ася.
– Останусь у вас, – сказала Юля. – Не могу сейчас туда, ноги не идут.
Ася молча сжала ее руку.
Но жизнь продолжалась, и через два дня Юля вернулась на Смоленку.
В очередной раз удивила Регина – квартира была убрана и отмыта, блестели окна, и сверкал натертый паркет. «Странная она, эта Регина, – подумала Юля. – Неразговорчивая, с вечно поджатыми губами, холодная, как замороженная рыба, а нате вам. Другая бы ушла, оставив ключи на гвоздике в прихожей, а эта нет. Вот и понимай как хочешь».
Юля прошлась по квартире. Большой коридор со здоровенным книжным шкафом и жалобно притулившийся маленький, «на две попы», как говорила Клара, диванчик. Над диванчиком бра. Ковровая дорожка с растительным орнаментом: птички, трава. Слева кухня – большая, квадратная. Старый буфет с посудой, несколько полок, плита. Два окна – редкость. На подоконнике любимая лампа с синим абажуром. Овальный стол под клеенкой, на нем сахарница, солонка, стакан с салфетками – все старое, все серебро. На кухне пахло буфетом, точнее, старым деревом. Юлю всегда раздражал этот запах, а Клара буфет обожала: «Ты что, детка? Это еще моей бабушки! Из самого Гомеля перла, а ты – на помойку!»
За кухней шла комната Юли: раскладной диван, полки с книгами, журнальный стол, кресло, шкаф для одежды. На стенах офорты
