должно быть известно лучше меня, что его мамаша ему достанет даже и крокодилов, если этому маленькому уроду захочется их иметь!
– Что правда, то правда, – признала Света, смахивая с рояля пыль, – так может быть, нам всё-таки раздеться, чтоб он и думать забыл про змей? Как ты думаешь?
– Это мысль.
Тут Лёшка пришёл опять – один, без чертовок.
– Долго ещё? – поинтересовался он, следя за работой притихших девушек.
– Часа два, – деловито бросила Ирка, изо всех сил показывая лицом и пыхтением глубину своего усердия. Но мальчишка уже смотрел не на лицо Ирки, а на обтянутую вельветовыми штанами задницу Светы, которая опустилась на четвереньки и тёрла тряпкой несуществующее пятно на полу. Пятно, безусловно, глубоко въелось, потому Света также пыхтела, а иногда даже и стонала. Потом она вдруг спросила, не отрываясь от дела:
– Лёшка! Ты правда, что ли, решил нас затравить змеями?
– Да, – был ответ, – змеи уже ждут.
– Приговорённому к смерти всегда дают изъявить какое-нибудь желание, и оно должно быть исполнено, – простонала Света, борясь с пятном, – я могу использовать это право?
– Это смотря какое желание, – осторожно заметил любитель змей, – ты, может, захочешь, чтоб я повесился!
– Как раз нет! Не вздумай этого делать, ты мне ужасно нужен! Короче, не мог бы ты пригласить меня в гости, когда здесь будет твоя мамаша? Мне бы хотелось с нею поговорить.
– Тебе, моя дорогая, осталось жить два часа, – напомнил юнец. А потом он дал Свете пендаля, так как видел, что занялась она ерундой, и велел ускорить работу, обосновав требование тем, что змеи уже умирают с голоду.
– Но гремучие змеи людей не жрут, – возразила Ирка, – их пища – мелкая живность!
– Где я им, тварям, мелкую живность ещё возьму? – разозлился Лёшка, – сожрут и крупную, не подавятся!
И он вновь убежал, оставив Ирку и Свету в очень тревожном недоумении. Они, впрочем, посовещались и пришли к выводу, что под видом гремучих змей их будут кусать чертовки.
К двадцати трём часам работа была окончена. Вся квартира просто сияла. Раздевшись, согласно принятому решению, догола, однако на всякий случай не расставаясь с одеждой, Ирка и Света пошли взглянуть, что делают черти. Те, к их неимоверному ужасу, выволакивали с балкона большой террариум. Он был так огромен, что его еле тащили два чёрта и три чертовки. Ирка и Света были потрясены. Они уронили вещи и замерли, побелев и похолодев, как две мраморные статуи. Нагота уборщиц не вызвала у чертей никаких эмоций. Поставив на пол террариум, они молча смотрели на двух ужаснейших змей, лежавших на его дне. Обе они были мертвы.
Двум голым напарницам замечательно удалось изобразить скорбь. Они даже прослезились – ясное дело, от радости.
– Лёшка, зачем ты их держал на балконе? – всхлипнула Ирка, утерев слёзы пальчиками, – ведь ночью был заморозок! Ты что, не читал Булгакова, «Роковые яйца»?
Но истязатель змей, как выяснилось, не читал даже «Собачье сердце», ибо повёл себя, как трамвайный хам. Он начал визжать, что не для того заплатил за змей сорок тысяч, чтоб они сдохли, а две паскуды остались живы. Все остальные черти с чертовками разделили его справедливый гнев. Они разорались так, что можно было подумать – Ирка и Света собственными руками убили этих несчастных змей и каждого чёртика обокрали на сорок тысяч.
– Ложимся на животы, – прошептала Ирка на ухо Свете, – мы, типа, умерли!
– Что за бред?
– Ложись, говорю, не то разорвут! Ты видишь – они обдолбанные!
И быстренько улеглись две девушки животами на пол, сделав упор на локти. Нечисть мгновенно стихла. К покойницам подошла босоногая худенькая чертовка с парой церковных свечек и зажигалкой. Неглубоко вставив свечки в попы Ирке и Свете, она их воспламенила – свечки, конечно же, а не попы, после чего зашла спереди, повернулась, поставила одну ногу на большой палец и пробасила:
– Я, типа, поп!
Двум дамам пришлось по очереди лизнуть её не особо чистую пятку. Кто-то включил в телефоне запись церковной заупокойной службы. Оставив воющий телефон лежать на диване, черти пошли курить на балкон.
– Что всё это значит? – спросила Света, морщась от боли – горячий воск со свечи стекал ей на задницу.
– Госпожа судья по праздникам ходит в храм на Кропоткинской, чтобы постоять рядом с мэром, премьер-министром и президентом, – тихо сказала Ирка, – сынка таскает с собой. Вот он и стебётся! А остальные – также дети чиновников, засмотрелись на это до тошноты. Несчастные дети!
– Мрази! Чтоб они провалились! – стонала Света, – убью!
Ей было очень обидно, стыдно и больно. Бедные детки, вернувшись, выключили поповский вой, выдернули свечки из попок осатаневших тётенек и велели им выметаться, пока ещё не похоронили.
– Деньги гони, недоносок! – взбычилась Ирка, шустро натягивая трусы на склеившуюся попу. Губитель змей заплатил, как было условлено, и уборщицы, торопливо одевшись, с огромной радостью убрались из адской квартиры. Было уже двенадцать часов.
– Как думаешь, Ирка, он меня всё-таки позовёт, когда госпожа судья будет дома? – спросила Света, заводя двигатель «Мерседеса».
– Это вопрос риторический, ты сама понимаешь, – вздохнула Ирка, – мне тебя очень жаль, но годика три тебе посидеть придётся.
– Ну нет, никогда, – выдохнула Света и дала старт, – пусть Ритка ещё что-нибудь придумает!
Выехав за шлагбаум, «Мерседес» плавно влился в медленную ночную реку машин. Через пятьдесят минут он остановился перед подъездом Ирки. Напарницы пожелали друг другу спокойной ночи, поцеловавшись в щёчки, и пианистка пошла домой. «Мерседес» умчался.
Выйдя из лифта, Ирка вдруг обнаружила на площадке старшую дочь Виктора Васильевича. Наташа курила, что было ей без большого стресса не очень свойственно. Её руки слегка дрожали. За дверью её квартиры слышались крики. Виктор Васильевич матерился, его жена причитала, а Дунька плакала.
– Что случилось? – с испугом спросила Ирка. Наташа, сплюнув, взглянула на неё так, будто заподозрила в краже. Потом ответила:
– Дунька водочки нажралась.
– Что ты говоришь? – прошептала Ирка, – её ведь даже от запаха алкоголя всегда тошнило!
Наташа с быстрой усмешкой ещё раз сплюнула.
– Так и есть. Но она опять застукала Лёньку с Женькой. За гаражами. Вот так.
Ирка провела ладонью по лбу. У неё внутри возник страшный холод. Она не знала, что говорить.
– А тут ещё у отца на работе начались крупные неприятности, – продолжала Наташа, – умер больной, который не должен был умереть. Папа – ни при чём. Но его хотят сделать крайним.
– Я понимаю, – тихо сказала Ирка, и, выдернув из кармана ключи, направилась к двери своей квартиры. Она решила Женьку убить. Голыми руками. Просто вот придушить к свинячьим …, и всё. А потом – повеситься. Эта мысль казалась великолепной. Ключ долго не попадал в замочную скважину.
– Ты себя плохо чувствуешь, что ли, Ирка? – осведомилась Наташа, видимо, испытав неловкость за свою холодность.
– Я никак себя вообще не чувствую. Я подохла. Меня отпели.
Распахнув дверь, Ирка быстрым шагом
