меня.
– Не вздумай рассказать об этом своему отцу, – произнесла она угрожающим тоном, когда пронеслась мимо меня прочь из кухни.
Париж, 15 августа 1944 года
Себастьян
Мягкое ровное дыхание Элиз подсказало Себастьяну, что она еще спит. Их руки были сцеплены под простынями; он осторожно высвободил свои пальцы. Повернувшись на бок, он долго смотрел на нее, пока лучи раннего утреннего солнца пробивались сквозь щели в ставнях, высвечивая ее лицо, ее скулы. Она осталась у него на всю ночь впервые с тех пор, как они полюбили друг друга всего четыре месяца назад. Они здорово рисковали, ведь ей пришлось солгать матери. Но оно того стоило. Каждая минута была бесценна.
Он провел линию от ее уха до ключицы, где его пальцы замерли во впадинке. Элиз тихонько пошевелилась.
– Тсс, Лиз, – прошептал он. – Спи. – Эта часть ее тела казалась интимной, сокровенной. Открытой для чужих глаз, но не для прикосновений. Имела ли она какое-то название? Если нет, то его следовало бы придумать. Особенное место. Как тайное «я». Элиз впустила его в себя, полностью доверившись ему, и он открылся ей вместе со своими страхами и тревогами. Наклонившись вперед, Себастьян коснулся губами этой теплой впадинки, зная, что никогда не предаст то доверие.
Он погладил ее по волосам, надеясь успокоить и вернуть в сладкие сны. Он хотел впитать эти моменты, запечатлеть в своем сознании каждую мельчайшую деталь; то, как подергивались в дреме ее веки, как розовели ее щеки в минуты возбуждения, как она тянулась к нему во сне. Ему нужно было сохранить все это в закромах памяти, чтобы в разлуке он смог бы воспроизвести драгоценные воспоминания. Эти мгновения с ней, мимолетные, ускользали из его рук, прежде чем он успевал за них ухватиться. Он жаждал чего-то, за что мог бы держаться вечно. Он хотел написать стихи о ней. Полурифмы всплывали в его сознании, пытаясь вырваться наружу, неуверенные в себе. Он боялся их воздействия, как только они окажутся на воле. Сила слов. Слова лгали. Слова предавали. Слова убивали. Что, если они напугают ее? Что, если заставят ее почувствовать себя в ловушке? И в какой-то мере ответственной за него? Что, если слова погубят магию?
Элиз снова пошевелилась; на этот раз слегка повернув бедра, она легла на бок, лицом к нему; не открывая глаз, она обвила рукой его шею, притягивая его к себе; ее рот искал его губы.
Позже, когда они, измученные ласками, лежали бок о бок, соприкасаясь влажными телами, она погладила его по щеке. Он выжидал, зная, что она хочет заглянуть в него глубже, прочувствовать его до донышка.
– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – тихо спросила она.
Он на мгновение закрыл глаза, размышляя.
– Нет. – Конечно, он не верил. Очевидно же, что это не более чем инстинкт спаривания. Какой идиот стал бы доверять подобному животному инстинкту?
– Я тоже не верю. Я тебя даже не разглядела толком, когда впервые увидела в книжном магазине.
– Ты видела только военную форму.
– Да, и она меня напугала.
– Ну, я тоже едва взглянул на тебя.
Она легонько ущипнула его за щеку.
– Неужели?
– Я знал, что ты не хочешь привлекать внимание. Тем более – мое внимание. Но я тебя приметил. – Он поиграл с ее пальцами. – И ты меня заинтриговала.
– Продолжай, – подбодрила она его.
Его тронуло, что она хотела слышать, как он говорит о ней.
– Ты показалась мне дерзкой. И храброй. Я знал, что ты боялась тех полицейских, но виду не показывала. – Он отпустил ее пальцы. – Меня это восхитило. – Он провел рукой по ее волосам. – Но я чувствовал, что ты можешь попасть в беду.
– Ты подумал, что спасешь меня?
– Нет. – Он пристально посмотрел на нее. – Я знал, что это ты спасешь меня.
– Спасу тебя для себя. – На ее щеках заиграли ямочки, когда она улыбнулась ему.
– Я никогда не буду принадлежать никому и ничему, кроме тебя. – И в тот момент он ощутил себя совершенно свободным человеком. Свободным от своей страны. Свободным от своей семьи. – Мы принадлежим друг другу, – пробормотал он. – И что бы ни случилось, с нами останутся наши воспоминания. – Он думал о длинных весенних вечерах в Венсенском лесу, на поляне среди зарослей ежевики и жгучей крапивы. Где он расстилал на земле одеяло, снимал сапоги, фуражку, китель и рубашку, освобождаясь почти от всего, что навешивало на него ярлык, и чувствовал, что может быть самим собой. Он знал тогда, что таких мгновений будет немного, и поэтому дорожил каждым из них, смаковал их, как винтажное вино. Только они были в миллион раз вкуснее.
– Вспомни наши чудесные вечера. – Она, казалось, читала его мысли. – Ты все так продумывал. В первый раз я страшно боялась. Испуганная, но взволнованная. Ты тогда так хорошо все обустроил, замаскировал, и мы как будто перенеслись в другой мир. – Она пристально посмотрела на него. – Я бы пошла за тобой куда угодно. С тобой я чувствую себя защищенной.
– Куда угодно?
– Пока мы вместе. – Она вздохнула. – Давай сбежим. Далеко-далеко.
Он знал, к чему клонится этот разговор; они уже не раз говорили об этом.
– Но куда бы мы подались? У меня нет машины, а даже если и была бы, бензина не достать.
– Мы могли бы раздобыть лошадей.
Он рассмеялся. Такого она еще не предлагала.
– И чем их кормить?
– Травой. Листьями.
– Но трава вся высохла. Лето было жаркое. – Он поцеловал ее ухо.
– Мы могли бы останавливаться на фермах. Там должно быть сено.
– И куда бы мы поскакали на этих лошадях? – В его беззаботном голосе звучали дразнящие нотки.
– На юг. – Она пробежалась пальцем по его бедру. – Куда-нибудь подальше отсюда. К черту на кулички.
– Где ж ты найдешь такое место, когда они повсюду. – Союзники приближались, а движение Сопротивления собирало свои силы. До начала решающих боев оставалось совсем немного времени, дни немцев были сочтены.
– Мы спрячемся, – настаивала она.
– А как насчет маки [68] и Сопротивления? – По правде говоря, он боялся их больше, чем англичан или американцев.
– Ты просто не хочешь убегать со мной, я угадала? – Она ущипнула его за подбородок.
Он поймал ее руку, поднес к своим губам. Бесформенные слова подступали к горлу и снова проваливались обратно. Слишком несовершенные, неуправляемые, необъятные. Ему просто хотелось, чтобы она впитала все те чувства, что он испытывал к ней. Обхватив ее талию руками, он притянул ее ближе, крепко прижимая к себе, накрывая ее рот
