Промолчала стало быть Зоя!
- Везде природа и всюду срок, - повторил я, почему-то мне понравившуюся, фразу.
Я не то заснул, не то впал в забытье. Перед тем, как сознание мое было задернуто мутноватой пеленой, я успел подумать о воде, о желтой воде, вливающейся в рот, ноздри, уши тонущего, воде которую стоит только в себя втянуть, чтобы сразу все устроилось: ни горя больше не будет, ни угрызений, ни паралича воли, ни опасения быть найденным, ни даже опасения быть вынужденным поступить в госпиталь...
Когда я проснулся (или очнулся?), у самой моей постели стоял хозяин гостиницы и, рядом с ним, молодая, черноглазая и черноволосая женщина. Оба на меня смотрели.
- Очнулся, - сказала женщина.
- Вы больны? - осведомился хозяин.
{132} Вид у него был озабоченный и враждебный.
Прежде всего прочего я испытал тревогу: не узнал ли он меня, увидав фотографии в газете? Но газеты оказались, аккуратно сложенными, на столе, так что, по-видимому, с этой стороны все обстояло благополучно. Тогда я произнес:
- Да. У меня сильная мигрень и большой жар. И меня тошнит.
- Хотите, чтобы позвали доктора?
- Я думаю, что надо позвать доктора.
- Я же вам говорила, - вмешалась брюнетка. - Я из своей комнаты слышала, как он бредит.
Хозяин оглянул ее с досадой и, обратившись ко мне, спросил:
- Как же насчет доктора? Да или нет?
- Да, конечно.
Хозяин вышел. Брюнетка, задержавшись, рассказала, что о моем состоянии ей, еще утром, сказал уборщик. Позже она услыхала мои стоны и выкрики и решила посмотреть сама. Когда она открыла дверь, то я лежал, сбросив одеяло, раскинув руки и тяжело дыша. Тогда она вызвала хозяина.
- Почему вы не послали за доктором с утра? - спросила она.
- На все свой срок и везде природа, - промычал я.
- Что?
- Ничего.
- Если вам что-нибудь нужно, постучите в стену. Я буду все время шить. И какое же стеснение между соседями? Надо друг другу помогать.
- Как вас зовут? - поинтересовался я.
- Заза.
- Спасибо, Заза.
- Так что помните: вам стоит постучать в перегородку и я приду. Она вышла, но через две минуты вернулась.
- Можно?
- Конечно можно.
- У меня есть минеральная вода. Хотите?
- Спасибо, Заза.
Она налила стакан, и я сделал несколько глотков.
- Вы право очень добры, - сказал я.
- Когда придет доктор я приду. Мне все слышно, когда я шью.
- Вы портниха?
- Нет, я продавщица в цветочном магазине, на пристани. Сегодня хозяйка уехала хоронить брата, и магазин закрыт.
- А завтра?
- Завтра она возвращается, но магазин откроет только после обеда.
- Принесите мне вечером цветов. Хорошо?
Я протянул руку к висевшей на спинке стула куртке и вынул бумажник.
{133} - Вот деньги, - сказал я.
Но Заза денег не взяла.
- Я принесу так, - промолвила она, - цветы всегда остаются. Мне они ничего не стоят.
Так как я начинал утомляться, то не настаивал.
33.
Едва Заза вышла, как стиснутый злобой я выскочил из постели, развернул газеты и с жадностью стал перечитывать телеграммы. Да, да, конечно там была моя жизнь! Я сам начал ее калечить, полицейские и репортеры всего продолжают. Опущенные ресницы Мари наверно опустились еще ниже, те самые ресницы, которые она, думая, что время все сглаживает, начинала поднимать все чаще и чаще. И накопленные минуты! И мои две девочки!
"Везде природа и на все срок'', - проскрежетал я. Схватив нераскупоренную накануне бутылку вина, я отбил ее горлышко о край умывальника, налил стакан, большими глотками выпил, налил еще, еще выпил, и снова налил. Внезапное и очень сильное головокружение и тошнота меня доканали, я шагнул к кровати, пошатнулся, схватился за стул, но все-таки равновесия не сохранил и упал. Дверь с силой распахнулась.
- Боже мой! - воскликнула вбежавшая Заза, - что вы сделали?
Она бросилась ко мне. помогла подняться, стала толкать к кровати, со страхом глядя на красные брызги на полу.
- Почему вы меня не позвали? - спрашивала она. - И откуда эта кровь?
- Это не кровь, - смог я пробормотать. - Вино.
Не было штопора. Я отколол горлышко.
Вытянувшись под одеялом, я чувствовал, - чуть что не слышал, - как лязгают мои зубы. Хорошенько меня прикрыв, Заза выбежала, вернулась со щеткой и тряпкой и стала вытирать пол.
- Почему вы меня не позвали? - повторяла она.
Я молчал. Я боялся сказать что-нибудь непоправимое, что-нибудь выдать. H так уже мои секреты были мной же самим предоставлены на растерзание досужему любопытству... Все в них могли теперь копаться, обсуждая, похихикивая, злорадствуя... От выпитых залпом двух стаканов вина голова кружилась все сильней и сильней, меня тошнило. Стыд, горе и бессилие раздирали мою душу.
- "Что им скажет Аллот?" - спрашивал я себя, теребя край одеяла, и чуть что мне не казалось, что сквозь сатурновые кольца головокружения, то тут, то там на меня смотрят беззрачковые глаза.
- Почему вы выпили вино? - настаивала Заза, взяв меня за руку. Чтобы ничего не отвечать я тихонько сжал ее пальцы. Мысли {134} мои, путаясь и распутываясь, лезли одна на другую. "Аллот больше не может угрожать разоблачением, правда мне и без него стала известной... - говорил я себе, и не выходит ли, что я с ним в заговоре? В заговоре с Аллотом! Хэ-хэ! Все-таки не вполне. Он ведь может явиться к Мари чтобы ее мучить и только для этого!.. Меня нет возле нее, я ей больше не опора, не защита... Вернуться? Снова все взять в свои руки?" - Но ответа на этот вопрос не находилось и все, вообще, казалось безнадежно запутанным. - "Взять в свои руки, - повторял я себе, - зачем? Чтобы охранять? Чтобы охранять то, чего охранить не сумел и что превращено в обломки? Хэ-хэ! Я откупался от него чеками, потом Ателье. Я был его покупателем, я у него покупал спокойствие Мари, и теперь я ничего у него купить больше не могу, а он никакого товара мне предложить не может. Хэ-хэ! Мы с ним на равной ноге".
- Скажите, - шептала Заза, - скажите, зачем вы выпили вино?
- Не знаю. Не спрашивайте. Я не могу ответить. Я не знаю. "Что он с нее может получить? - продолжал я свое внутреннее бормотание. - Я оплачивал спокойствие, я подписывал чеки. Кто и за что теперь будет ему платить?"
- Зачем вино? - настаивала Заза. - Зачем?
А я думал:
"Аллот кончен. Какие еще с Аллотом могут быть расчеты? Никаких!"
Заза стала собирать газеты.
- Я их хорошенько сложила, - сказала она, - я думала, что вы уже прочли.
- Я хотел прочесть еще раз.
- А вино? Наверно это вам вредно.
- Наверно вредно. Меня и без вина тошнило, а теперь тошнит еще больше.
- Так зачем же вы пили?
На лице ее были и вопрос, и осуждение.
Я не ответил, так как думал, что если полиция добралась до Аллота, то она, наверно, обошлась с ним вежливо, уж во всяком случае не могла его допрашивать так, как допрашивают злоумышленников. Проявить вежливость в отношении такой гадюки! Меня сжала злоба и я еще раз попытался сесть на кровати. Но Заза взяла меня за плечи и проговорила:
- Лежите, лежите.
- Я не понимаю почему. Везде природа и на все свой срок.
Она искоса на меня взглянула, и было в ее глазах вопросительное подозрение: не тронулся ли, мол, он?
А я продолжал не то думать, не то прислушиваться к каким-то бродившим во мне внутренним словам. "Его надо убить теперь же, - слагались во мне обрывки мыслей, - чтобы он не успел покаяться. Зоя мне сказала, что он ходит в церковь и молится. Надо его убить {135} до того, как он решится исповедаться и причаститься, чтобы он не успел получить отпущение грехов и попал в ад". Мне казалось, что он тут, рядом, и что в беззрачковых его глазах светится крайнее любопытство. Еще небольшое усилие и я, вероятно, голос его услыхал бы....
- Вам лучше? - спросила Заза.
- Да, немного лучше, - прошипел я.
- Я ненадолго уйду.
Оставшись один я глубоко вздохнул и с нарочитым наслаждением разрешил себе скользнуть под откос бреда. По ту сторону пояса головокружения я различил что-то знакомое, что-то нужное, что-то успокаивающее. Ровная, голубая вода, ели!.. Студеное мое озеро, свободной жизни край! "Вот в нем бы утонуть, - подумал я, - вместе с Мари". Она спускалась по зеленой тропинке, одна, без девочек. Было ясное, раннее утро, щебетали птицы. У берега в лодке ее ждали два молоденьких гребца, почти мальчики. Мари улыбалась, смотрела по сторонам и я понимал, что она так смотрит на настоящее, чтобы лучше забыть прошлое. Она что-то говорила, кажется, что ей светлое утро нравится, что ей хорошо, и что если бы не было сейчас так хорошо, то она "не могла бы". "Что она не могла бы?" - подумал я, и всем существом своим почувствовал, что, не зная вперед, как все будет просто и ясно, она не могла бы решить, уйти, добраться до озера, попросить мальчиков взять ее в лодку, и что теперь она о минувшем не думает, потому, что думать об этом слишком больно, и что она видит только ясное утро, голубую воду, ели, и мальчиков. Ступая в лодку, она закрыла глаза ресницами, как закрывала раньше. И как в ответ мелькнули глаза Аллота.
