он пробормотал что-то о немецкой страсти к культуре. Если бы Пирл не научила его владеть собой, его бормотанье было бы гораздо слышнее.
Они проехали вдоль Сены, потом через мост Сан-Мишель и остановились перед старым зданием.
– Я сотни раз бывал в Париже и никогда не заходил сюда – пожаловался он. – Я не хотела бы, побывав в Париже, не зайти сюда, – ответила Эвелина. Она пошла вперед, словно чувствуя себя дома среди серых каменных алтарей, пересекла маленький дворик и вошла в часовню. Франк поспешно затянулся сигареткой, отбросил ее и последовал за Эвелиной. Когда они находились уже внутри пустой часовни, сквозь голубые окна которой лился дневной свет, он снял шляпу и невольно пригладил волосы. Здесь казалось, что находишься внутри кристалла. Тишина была благоговейной, несмотря на то, что здесь не было алтаря. Эвелина простояла несколько минут в молчании, нахмурив лоб, как будто ее тяготило что-то. Затем она пошла вперед по винтовой лестнице, которая вела в верхнюю часть здания. Тут лившийся внутрь свет казался еще ярче, прозрачнее. Они были последними и единственными посетителями. Франк почувствовал, что его окутывает тишина и кристальное очарование часовни, и попробовал было бороться против этого.
«Все очень мило, но бар в Ритц тоже совсем не плох» – мятежно подумал Он. Потом он сдался и позволил голубому сиянию проникнуть в него.
Эвелина стояла совсем неподвижно, и ее волосы из серебряных стали тоже голубыми. Он подошел к ней сзади и взял ее за локти. И в тот-же момент он перестал владеть собой, и его охватило нетерпеливое, почти грубое влечение к ней, так же, как тогда в купальне. Она неподвижно стояла, схваченная им. Тут одетый в черное человек показался в маленькой, резной двери, которая вела на галерейку. Эвелина повернулась. Она стояла совсем близко к Франку и глядела ему в лицо, но не в глаза, а на губы.
– Я хотела бы спать с вами, – нежно сказала. Нет, – прибавила она, прежде чем он успел ответить. Действительно, заснуть. По-моему, я не спала с тех пор, как…
– Да, дорогая?.. – спросил он.
Но она не докончила фразы. Не говоря больше ни слова, он повел ее к такси. Для него во всем этом было что-то необычайное. «Это нежнее… милее…» – думал он, подыскивая подходящее слово. Правда, в такси, сорок тысяч ящиков апельсинов снова пришли ему на ум, и он вспомнил, что продал их на два с третью цента ниже твердой цены.
Теперь, сразу, вместе вспыхнули все фонари вдоль Сены. Он сделал величайшее усилие и заставил себя забыть апельсины.
Утром, когда купе было приведено в порядок фрау Зельма оказалась необычайно полной, но также в высшей степени приветливой женщиной, добродушной, жизненно опытной, с ироническими морщинками под глазами – признаком острой наблюдательности. Без общества и помощи этой дамы Эвелина не знала бы как вынести последние томительные часы, остававшиеся до Парижа. С тех самых пор, как Франк позвонил ей по телефону, Эвелина все время чувствовала себя так, как человек, который стоит перед лицом катастрофы, какой-то крупной, даже смертельной опасности. Она ехала в Париж не как пассажирка спального вагона второго класса, а как существо, брошенное туда неминуемым взрывом, швырнувшим его прямо на Северный вокзал, в шум, копоть, трескотню чужого языка, запах чужого города, во всю сумятицу странного, невообразимого будущего. И только фрау Рабинович превратила ее приезд в совсем нормальное, спокойное событие.
Фрау Рабинович в Париже была как дома: она ездила туда четыре раза в год за новыми моделями для ее модного дома в Бухаресте. Она накормила Эвелину булочками и напоила чаем, нашла ей носильщика, сунула в руку бумажку с адресом отеля и номером телефона, на случай, если она окажется в каком-нибудь затруднении. А когда она увидела Эвелину стоящей на платформе, с беспомощным и растерянным выражением на лице, она вернулась к ней и, взяв ее под руку, повела с собой к выходу.
– Разве вас не встретят? – спросила она..
И Эвелина ответила бледными губами.
– Не знаю. Кажется нет.
Эвелина купила билет на свои хозяйственные деньги, и у нее оставалось еще девятнадцать марок – далеко недостаточно на обратный билет. Ho мысль об обратном пути совсем не приходила ей в голову, она была слишком взволнована, чтобы думать об этом, уезжая из Берлина. Если Франк не встретит ее на вокзале, она потеряется в Париже одна и без денег. Всю ночь она опасалась этого и предвидела подобную возможность настолько живо, что почти уверила себя в том, что это обязательно случится. Потому что выше ее сил было вообразить, что должно случиться, если Франк действительно встретит ее. И вот она шла, опираясь на руку этой чужой женщины, Зельмы Рабинович из Бухареста, подчиняясь тому, что ее выкидывали с вокзала, так же беспомощно, как и тому, что ее бросили сюда.
Внезапно она увидела Франка. Она увидела его сразу, всего целиком, до последней мелочи. На нем был темно синий костюм, которого она никогда не видела, и его шляпа была надвинута на лоб. Он курил сигаретку и стоял в конце платформы, среди людской толпы. Эвелина совсем забыла, какими коричневыми были его руки. Они были коричневыми. Она остановилась и глубоко вздохнула. Такое счастье…
– Вот и он, – сказала она.
Фрау Рабинович посмотрела по направлению ее взгляда и улыбки и, взглянув на Франка, тоже улыбнулась. Эвелине ее улыбка показалась доброй и неизмеримо мудрой.
– Ну, вот и все в порядке. Веселитесь в Париже, – сказала сразу Рабинович. Я вижу, что теперь вы можете обойтись без меня, милая.
С этими словами фрау Рабинович исчезла. Все Эвелина стояла одна с Франком, словно на ослепительно яркой точке света. Он смотрел вдоль платформы. Ей казалось, что он глядит на нее так, как будто ожидал увидеть кого-то совсем другого. Он не замечал ее, несмотря на то, что она стояла совсем рядом. У него были широкие, подвижные плечи американца. Она снова обратила внимание на незнакомый запах его сигаретки. Носильщик Эвелины стоял рядом с ее чемоданом и спрашивал у нее что-то, чего она не понимала, потом вежливо улыбнулся и остановился около в ожидании. Теперь Эвелина вся дрожала. Она попыталась что-то сказать, но в первую минуту не могла. Ожидая она стояла рядом с Франком и ощущение счастья большими волнами струилось от его тела к ней. Он ее не видел. Он быстро поправил галстук и ровнее надел шляпу.
– Хэлло! – сказала Эвелина.
– Хэлло! – ответил Франк.
В течение
