отчет в ненадежности положения, в котором они оказались и которое, она это понимала, долго не продлится, и тогда им придется взять две давно упакованные дорожные сумки и положиться на удачу.
С падением Италии осенью 1943 года немка и ее муж исчезли.
Отель «Орион» для каких-то своих секретных дел заняли немецкие военные.
О бывших хозяевах говорили, что они добрались до Бразилии и живут в городе Белу-Оризонти. Точно неизвестно, правда ли это, или стало правдой из-за красивого названия города. Партизаны после мощного наступления, а затем продвижения в сторону Риеки и Триеста первым делом сожгли Немецкий дом. Сделали это мириловские парни, а почему – они сами не знают. Причины, разумеется, нужно искать скорее в местном суеверии, чем в мести.
Немка и ее муж никогда никому не причинили никакого зла. (Семьдесят лет спустя все еще прочно стоят остатки стен Немецкого дома. Увидевший их в первый раз может подумать, что это строение на много столетий старше венецианской башни. Заросшие терновником и ежевикой, полные змей, с огромной каменицей для оливкового масла, которая, все еще целая, лежит на том месте, куда ее положили до того, как начали строить дом, эти развалины остаются загадкой для нынешних жителей Мирил. Им известно лишь то, что называются они Немецким домом. Остальное и остальных больше никто не помнит.)
Неизвестно, действительно ли профессор Томаш Мерошевски, в страхе перед наступлением тяжелых времен и перед собственной немощью и старостью, поместил Давида в санаторий в Кралеве, как он и собирался сделать, и что в значительной степени было истинным смыслом их поездки, или же тогда, глядя на мир с высоты, решил иначе и повез мальчика домой, в Краков.
Когда облако пыли рассеялось, ничего больше не было.
Из записи в актовых книгах умерших можно узнать, что преподаватель французского и латинского языков Хенрик Миллер умер в 1941 году в Кракове, где и похоронен в соответствии с общепринятым посмертным ритуалом католической церкви, на основе чего с большой долей уверенности можно сказать, что его смерть была естественной и, видимо, такой же, какой была бы и в мирное время.
Никого из оставшихся троих ни в одной из доступных книг умерших найти не удалось. Таким образом, они считаются пропавшими. Если вообще когда-нибудь жили.
На кладбище в Кралеве, где во время войны и некоторое время после нее хоронили умерших пациентов детского санатория, в котором, возможно, был оставлен Давид, могилы с именем мальчика нет.
Принимая во внимание, что его болезнь уже летом 1938 года значительно прогрессировала, что от нее не было никаких лекарств и что не зафиксировано ни одного случая чудесного самоисцеления, почти наверняка можно утверждать, что об окончании Второй мировой войны Давид Мерошевски так и не узнал.
Но, вероятно, узнал, что такое любовь. От ее начала и до логического завершения.
Знаешь, почему людей никогда не хоронят в долине? Настоящее кладбище всегда на холме, над городом, и когда поднимаешься наверх, чтобы в открывающемся оттуда просторе дать отдохнуть взгляду, или же, переходя от могилы к могиле, листаешь альбом с фотографиями подземных жителей, пробираясь через густую траву, то встречаешь иногда незнакомца, и когда он начинает расспрашивать о жизненном пути кого-нибудь из умерших, ты можешь и рассказать, и пальцем показать ему этот путь с улицы на улицу, через весь город, от магазина до пивной, а потом и до могилы. Поднимешься так на Алифаковец, наткнешься на какого-нибудь, предположим, итальянца, который слышал о том, как жил, допустим, покойный Расим, тут ты ему и расскажешь, что Расим родился в Ковачах, покажешь, где это, и человеку уже понятно, а школу он закончил вон там, у того моста, и покажешь ему Дрвению, и когда ему было семнадцать, он влюбился в красавицу Мару, которая жила в Бьелаве, и Бьелаве виден с Алифаковца, но отец ему не позволил на ней жениться, поэтому он сбежал из дому, среди ночи ворвался в дом Мары, три месяца они скрывались где-то на Илидже, а Илиджа – это вон там, еле видно в тумане, но все-таки рассмотреть можно, отец его разыскал и просил вернуться в Ковачи, Расим ответил, что без Мары не вернется, старик увидел, что дело действительно серьезное, привез Расима и Мару в Ковачи, только она не должна была ни на миг покидать дома, и никто из соседей знать не знал о том, что она здесь, а по ночам Расим водил ее, чтобы дать ее душе немного простора, на крутой скалистый обрыв над казармами Яйца, и оттуда она, когда глаза привыкали к темноте, видела Бьелаве, а может быть, ей только казалось, что она его видит, и тогда она плакала, и продолжалось все это целый год, пока отец не выстроил молодым дом на Бистрике, вон он, Бистрик, там, видишь, где пивоваренный завод, мечеть и городская комендатура, Расим и Мара поселились в новом доме, был назначен день свадьбы, и вот, когда все уже думали, что теперь они своей жизнью докажут, как крепка их любовь, Мара умерла, похоронили ее над Широкачей, вон она там, Широкача, могила ее немного в стороне от всех остальных, потому что никто толком не знает, осталась ли Мара Марой или стала, например, Мейремой, Расима об этом спросить не сумели, потому что он от горя просто голову потерял, ни о чем говорить не хотел, всех, от Ковачей до Широкачи, считал виновными в смерти Мары, дом продал и переселился подальше, на Врбаню, вон, смотри, где Врбаня, там у его дяди пекарня, по ночам он пек хлеб, а днем тосковал, люди даже говорили, что старику Эдхему не нужно солить тесто, хватает Расимовых слез, а когда началась вторая война, Расим явился в главный штаб усташей, это там, вниз по Миляцке, над Скендерией, видишь, там, где два тополя, и попросился в усташи, ему сразу дали чин, он расхаживал по городу, а у самого глаза красные, все его страсть как боялись, правда, никакого зла он вроде бы никому не сделал, а когда в город вошли партизаны, Расима тут же посадили в подвал Ландесбанка, это вон там, и хотели расстрелять, но тут как из-под земли возник Соломон Финци, торговец из Бьелаве, который три дня убеждал разных комиссаров, что этот усташ Расим спас жизнь целым пяти еврейским семьям и перевел их в Мостар, а потом еще дальше, к итальянцам, в конце концов старику Финци поверили и осудили Расима только