старого развратника, который пожирал ее глазами.
— Какой пузырек?
— Ну, пузырек, который был у меня там…
И она указала ему подбородком на правую сторону своих трусов, едва прикрывавших шрам от операции аппендицита, но тут же осознала, что выбрала не лучший способ отвлечь от себя внимание дикаря. Попутно она заметила, что на ней больше нет ни одной из тех медалей, которые главы государств пришпилили ей на лифчик бикини. Наверное, часть их сорвало при падении. А те, которые не сорвало, скорее всего, лежали в карманах из верблюжьей кожи у грабителей пустыни, обожавших все, что блестит.
— Ладно, забудем о пузырьке. Вы здесь один?
Теперь Провиденс говорила с кочевником как с новым другом, найденным на Фейсбуке. Еще немного, и она начнет обсуждать с ним погоду, а то и цены на бензин — две любимейшие темы французов.
— Я охотился вместе с остальными, но твой запах позвал меня к тебе, моя прекрасная газель. Похоже, я нашел свой обед раньше других…
И он положил руку на плечо Провиденс, а другой рукой начал спускать бретельку ее лифчика. Тщетно молодая женщина извивалась, чтобы избежать прикосновений «боша», — веревка туго стягивала ее тело, а у дикаря была крепкая хватка. Она попыталась взлететь, но ее ягодицы ни на миллиметр не оторвались от пыльной земли, на которой она сидела. Что-то ей мешало — то ли недостаток сосредоточенности, то ли невозможность взмахнуть руками. Кроме того, ей пришлось бы подняться в небо вместе со столбом, но он был глубоко вкопан в землю, и на это потребовалась бы недюжинная сила. А звать на помощь было бесполезно. Если это не помогло ей средь бела дня в битком набитом парижском метро, что уж говорить о пустыне… Ясно, что игра заранее обречена на провал.
Глаза кочевника жадно заблестели при виде обнажившейся груди «прекрасной газели». Он забрал ее, всю целиком, в свою жесткую корявую ручищу и с минуту подержал на весу, довольный ее маленьким размером и тяжестью. Довольный ее гладкостью и теплом. И с вожделением думая лишь об одном — как он сейчас запихнет ее, всю целиком, себе в рот.
Он уже нагнулся к ней.
К своему большому удивлению, Провиденс поняла, что мерзкий чесночный дух исходит вовсе не от него. Она ясно различала в симфонии запахов, пропитавших кожу этого дикаря, оттенки экскрементов, сыра, перца, горелого дерева и козьей шкуры. Всего понемножку, но не чеснока.
— Ей-богу, я прямо щас помру от любви, — с ухмылкой сказал он.
И в тот же миг рухнул как подкошенный на молодую женщину, но не померев, а потеряв сознание, и не от любви, а от жестокого удара по голове.
Над диким жителем пустыни, рухнувшим к ее ногам, стоял другой человек.
Человек, который не был ни диким, ни жителем пустыни.
Человек, которому она столько раз приносила почту.
Человек, который заставил трепетать ее нежное сердечко.
Да, перед ней стоял Лео, величественный и победоносный Лео, держа в руке глиняный горшок для жаркого.
— Одно жаркое для месье, одно! — провозгласил он на манер официантов парижских ресторанов.
Вслед за чем отшвырнул глиняную посудину, которой пришиб марокканца.
— А я-то подумала, что он действительно помер от любви, — сказала почтальонша.
— Ну, по крайней мере, вырубился на добрые полчаса, — уточнил авиадиспетчер, присев на корточки перед Провиденс и стыдливо водворив на место бретельку ее лифчика.
Потом зашел сзади и развязал веревку.
— Что ты здесь делаешь, Лео? — спросила она, впервые обратившись к нему на «ты». Как-никак, он спас ей жизнь. Так они сделали еще один шаг к своей близости.
И молодой человек, впервые услышав, как она назвала его «Лео» и на «ты», ощутил приятную дрожь удовольствия.
— И в самом деле, — сказал парикмахер, чье лицо превратилось в один сплошной вопросительный знак, — что вы там делали? То есть что вы там забыли, в этой самой пустыне?
Я ответил не сразу:
— Именно это спросила меня и Заира. Только не совсем в тех выражениях.
— Заира?
— Да, та девочка, за которой летела Провиденс.
— Да знаю я, кто такая Заира, вы мне уже целый час о ней толкуете. Ну, а что она там забыла, в этой самой пустыне?
— Вообще-то, вы второй человек, которому я это рассказываю. Первой была Заира.
— Ага… Ну и что дальше?
Полный укора взгляд старика мешал мне продолжать.
— Дальше… ничего, — промямлил я наконец.
— В таком случае вернемся к нашим баранам, вернее, к нашим козам. Неужто эти парни действительно довольствуются козами? — спросил он с гримасой отвращения. — Так что вы там забыли, посреди этой самой пустыни?
— Мне следовало бы с этого начать, но я решил оставить самое главное на потом, для пущего эффекта.
— Мне не нужны ваши театральные эффекты, месье Как-вас-там…
— …месье Имярек, — отрезал я.
— Мне нужна правда, и я сразу сказал вам об этом. Правда и ничего, кроме правды.
— Ладно. Я там был, вот вам и вся правда.
— Что значит «я там был, вот вам и вся правда»?! В двух тысячах километров от Орли?
— Я прилетел на самолете.
— Но ведь все самолеты стояли на приколе.
— Не все. Вспомните о президентских самолетах.
— Вы что же — прилетели на самолете французского президента?
— Нет, конечно.
— Значит, на самолете Обамы?
— И это нет!
— Ой, только не говорите мне, что летели в самолете Путина!
— Стоп, остановитесь, сделайте милость! Мы тут не в загадки играем. Я не летел ни на одном из этих самолетов. Я летел на своем, личном. На маленькой двухмоторной «сессне», на развалюхе, купленной по случаю после получения лицензии на личные полеты. Как правило, я пользовался им на уикэндах или в отпуске, чтобы отдохнуть в полете и стряхнуть с себя все земные заботы. Вы не представляете, как быстро стряхиваешь с себя заботы, оказавшись в небесах. Воображаю, что чувствовала Провиденс, свободно паря в облаках. Наверное, с ума сходила от счастья!
Старый парикмахер стукнул себя по лбу, как будто ему пришло в голову что-то важное.
— Но если у вас был свой самолет, почему же вы не доставили на нем Провиденс прямо в Марокко?
— Да потому, что в тот момент мы еще не отрешились от реальности. Я хочу сказать, от реальной реальности. Ведь я ни секунды не верил, что эта молодая женщина сможет подняться в воздух, всего лишь взмахнув руками. Поставьте себя на мое место.
— Да хоть сейчас. Если зарплатами тоже обменяемся…
— Какая-то девица входит в диспетчерскую, просит меня доставить ее в Марракеш, а я ей отвечаю: «Да, конечно,
