но жильцы продолжали собственные поиски. Не останавливались ни на минуту. Они не планировали останавливаться, пока «наша Тереза» не вернется домой.
«А мы? Что делаем мы?» — спросила Франческа у дома, изнывая от заточения в четырех стенах вместе с детьми.
Анджела снова стала серьезной, как когда они жили в Милане, и молчаливой: в день несколько слов и исключительно о Терезе. Все вопросы были о Терезе.
— Мама, — Франческа говорила со своей матерью. Постепенно к ней вернулись некоторые воспоминания: гостиная в их доме и букет ароматных роз в вазе на столе, ее мать сидит спиной к ней, уронив голову на сложенные руки, Франческа, еще очень маленькая, говорит: «Мама?» — и мама оборачивается, улыбается. Но только теперь, когда Франческа повзрослела и сама стала матерью, она поняла, что, наверное, ее мать плакала. Мама, спросила она ее, что мне сказать дочери? Как я могу ее утешить? Как я могу ее защитить? (Как перестать чувствовать себя запертой в клетке? Как стать хорошей мамой? Но после всего, что произошло, она не могла даже мысленно задать эти вопросы.) Если бы ты была на моем месте, мама, ворота этой тюрьмы распахнулись бы и мы все вышли бы на свободу.
Целыми днями, в одиночестве, Франческа пыталась чем-то занять своих дочерей, а еще стирала, гладила, составляла компанию, утешала, готовила, спала. По ночам она искренне пыталась поработать над «Подругой-темнотой», но обессиленно падала на столешницу, не успевая нарисовать что-то более-менее законченное.
Прошло пять дней, а о Терезе не было никаких вестей.
Утром шестого дня ей позвонила редактор. Франческа не ответила. «Во имя всего святого, разве у тебя есть время поработать, когда вокруг разворачивается такая трагедия?» — спросил дом. «Другие работают, несмотря на несчастье, — сказала она. — Массимо, например». — «Массимо? Конечно. Массимо не бывает дома весь день, ему все равно, а тебе — нет», — возразил дом.
Редактор отправила ей голосовое сообщение: «Это тебя я видела по телевизору? Боже мой, мне так жаль, что это случилось с вами, — голос Евы звучал мягко, успокаивающе. — Как дела? Знаю, сейчас неподходящее время, но я хотела сказать, что эскизы, которые ты мне прислала, очень милые, так держать! А еще, послушай, извини, что беспокою тебя с этим, но в издательстве на меня давят… Крайний срок сдачи первых тридцати страниц прошел 20 апреля, помнишь? Я понимаю, что ситуация у тебя сложная, поэтому мы попросили продлить срок до 4 мая, ты уложишься? Держи меня в курсе и, пожалуйста, не задерживай так отправку эскизов, потому что у нас совсем нет времени. Целую!»
«Видишь?» — сказал дом.
Франческа немного воспряла духом. Полиция едет в Больцано, чтобы забрать Терезу, она скоро вернется домой. Огляделась. Несмотря на все ее усилия, в доме царил беспорядок. Это было несправедливо по отношению к ее дочерям. «Жаль, что Массимо здесь нет, чтобы тебе помочь, — сказал дом. — Он из тех людей, которые убегают от боли». Чтобы не слышать этот голос, Франческа вытащила из шкафа одежду Анджелы и стала раскладывать ее заново. «Эта маленькая девочка там одна, а Массимо ничего не делает», — прошептал дом ей на ухо. Она сложила красную блузку. «Вообще ничего», — добавил дом. Она сложила шорты в бело-голубую полоску. «Он бросил вас!» — дом повысил голос. Она остановилась.
— Никто никого не бросает, мы все тут, вместе, — сказала она вслух.
Потом вытащила из шкафа кучу футболок и под ними обнаружила плюшевую игрушку, которую раньше никогда не видела.
Она побежала в гостиную с игрушкой в руке — сердце билось так сильно, что мешало дышать, образы пропавшей Терезы каруселью вертелись в голове, из горла рвался крик. Тереза, Анджела. Эмма хлопала ладошкой по игрушечному бубну в манеже, Анджела играла на детском планшете, напевая мелодию из «Маши и Медведя». Франческа бросилась к старшей дочери, даже не подозревая, насколько страшный у нее взгляд. Глаза — два омута безумия.
Она рухнула на колени переддевочкой, схватила ее за плечи, сильно встряхнула:
— Кто тебе это дал?
Она помахала перед дочерью мягкой игрушкой. Ткнула в лицо. Это была прекрасная леди Мэриан, возлюбленная Робин Гуда.
Я играю, мама! — отпрянула Анджела. Попыталась вернуться к игрушке на планшете, взвизгнула, когда мать снова схватила ее за плечи.
— Кто тебе это дал?! — Франческа не могла сдержать крик. — Скажи мне, кто тебе это дал!
Анджела склонила голову набок, не глядя на нее. Она стала очень серьезной. «Успокойся, — сказал дом. — Если ты не успокоишься, она никогда тебе не ответит». Франческа попыталась успокоиться. Отпустила дочь.
— Эта леди Мэриан просто очаровательная, дорогая, — сказала легко, хотя ее сердце разрывалось на части. — Кто тебе ее дал? Это очень хороший подарок.
Анджела не ответила.
— Пожалуйста, — выдохнула Франческа. Она пыталась дышать ровно. — Кто дал тебе эту игрушку? Пожалуйста, скажи мне.
— Тереза.
Тереза.
— Тереза дала ее тебе? Когда?
Тереза.
— Как-то раз.
— Попробуй вспомнить, когда?
— Тереза мне ее дала, я же сказала.
Тереза.
— А почему, дорогая, — Франческа старалась быть максимально нежной, — ты ее спрятала?
Анджела не ответила.
— Почему ты ее спрятала?! — крикнула Франческа.
Девочка вскочила — планшет упал на пол — и закрыла уши ладошками. На мать она не смотрела.
— Извини, — сказала Франческа. — Извини, я больше не буду кричать, обещаю, — она осторожно отвела руки Анджелы от ее ушей. — Не хочешь сказать, почему ты спрятала игрушку? Обещаю, что…
— Почему ты злишься? — спросила Анджела. И только тогда взглянула на свою мать, готовая вот-вот заплакать. — Ты каждый раз обещаешь. Но потом всегда злишься. Я боюсь.
«Я боюсь». Перед глазами Франчески вспыхнуло видение — ее дочери, уже взрослые, повторяют, как заведенные: «Проблема в матери-матери-матери. Мы боялись матери-матери-матери-матери». Она погружалась в черную бездну, которая мало чем отличалась от бездны, в которой, по ее представлению, оказалась маленькая Тереза.
Похоже, произошло вот что. Подруга подарила ее дочери мягкую игрушку, которая ей так нравилась, игрушку, которую Анджела тысячу раз просила у Франчески. И девочка ее спрятала. Потому что боялась непредсказуемой реакции своей матери (даже сейчас, разве она в мгновение ока не перешла от ярости к нежности, а потом опять стала кричать?). Что я делаю со своими дочерьми? Стены дома склонились над ней. Мать. Мать, которой нельзя доверять. Мать, которая должна защищать, помогать детям чувствовать себя любимыми и желанными. А вместо этого вызывает страх. Она услышала звук осыпающейся штукатурки. Мать, которая должна быть воплощением безопасной гавани, убежища, источником уверенности, человеком, который любит тебя больше всего на свете, кем бы ты ни был, что бы ты ни
