цивилизованных дворах, ведь, судя по облизанной вилке, Кирилыч особо не отличался хорошими манерами. У толковых хозяев с чистыми ухоженными двориками, наверное, насыпана большая песочница, наподобие лотка для котов. Деткам, как только они вылезут из подгузника, дарят маленькие лопаточки в ромашки: девочкам – розовую, мальчикам – голубенькую. По мере роста детей лопатки, как велосипеды, меняют на большие, экономные семьи – покупают лопаты на вырост. А у эстетов в их песочницах, наверное, всё как в японском водном саду. То тут, то там лежат каменные валуны, на которых посажены бонсаи, и сходив на песочек, они грабельками вокруг какашечек очерчивают линии волн
8. Потрясающе нестандартно! Странно, что современное искусство не проработало такое совершенно новое направление. В любом случае, меня пугала мысль о том, что надуманное мной – правда, и я с нетерпением стал ждать Кирилыча, чтобы детально всё у него разузнать.
Он вернулся ближе к вечеру в сопровождении уже известных мне собак и коз, на тележке волочил два небольших бревнышка и веревки. Я сразу с облегчением понял, что говоря о козочках, он имел в виду именно коз. Группа животных состояла из двух коз, трех уже почти взрослых козлят и очень крупного козла с закрученными больше чем на целый оборот рогами. Они где-то паслись весь день, привязанные шнурками, что едут на тележке, а сейчас возвращаются в свою пустующую часть сарая.
– Вот мои кормилицы, – с доброй улыбкой сказал Кирилыч, показывая на коз. – Машка и Дашка. – Потом что-то очень громко рявкнул на своем языке, подгоняя стадо, и продолжил меня знакомить:
– А это Яшка, их, так сказать, кобель.
– Понятно, а те трое – как их зовут? – поинтересовался я о козлятах.
– У них имен нет, мы их режем до зима, – спокойно ответил Кирилыч, и так же спокойно добавил: – Может, Дашка тоже зарежем, а одна молодая оставлю. Еще решаю.
Он ласково обратился к одной из коз на своем языке, как я понял, к Дашке, и в чем-то там ее упрекнул.
Я обалдел от такой бесхитростной постановки вопроса. Такая грань между жизнью и смертью, такая однозначная простота в вопросе питания меня сразила наповал, породив новый шквал вопросов. Прослеживалась сходная с туалетом тематика: есть вещи, которые люди делают всегда, но стараются о них не думать или не замечать. Человеческое честолюбие загоняет нас в маленькие кабинки по нужде, оно же не дает нам возможности задумываться, откуда на наших столах взялся сочный стейк или бекон. Но тут я видел человека, хорошо осознающего всю грязь некоторых моментов жизни, принявшего этот факт и минимизировавшего ущерб от своих действий. Ведь, по большому-то счету, его хозяйство живо только благодаря его труду, и отнятые им жизни дают ему энергию для поддержания его же трудоспособности в будущем. Кирилыч не пошел в дикий лес и не отнял не принадлежащую ему жизнь дикого животного ради наживы или чревоугодия. Во всей этой ситуации просматривалось, что он, режущий направо и налево козлят, – молодец, а мы, выбирающие перед блестящей витриной кусок мраморной говядины, – лицемеры, сделавшие всё чужими руками и как бы не участвующие в процессе.
– Вечером подою коз, будет свежее молоко, – сказал Кирилыч, показывая на вымя коз.
Вид козла Яшки поразил меня дважды: первый раз – спереди, когда я увидел его рога, а второй раз – сзади, когда я увидел его, простите за прямоту, семенники. Я знал из передач о животных, что размеры органов, отвечающих за размножение, у самцов каждого вида обратно пропорциональны их верности своей паре. Яшка же, скорее всего, не был верен даже своим собственным принципам. И выражалось это в двух болтающихся шарах размером с полное молока вымя коз.
И так я познакомился со всеми жителями двора. Почти со всеми, как оказалось позже. Узнал, что ту собачонку, что меня нашла, звали Жулька, сокращенно от Джульетта, второй была Клава (Клавдия), а третий был пес Тобик, похоже, от Тобиас. Собаки были очень дружелюбны и начали считать меня своим после первого же куска хлеба, что я им дал. Применение их было вызвано работой Кирилыча. При охране фермы в особой свирепости надобности не было, а наделать шуму чуткие дворняги могли в два счета, причем делали это по уму, без лишнего сотрясания воздуха. Куры и гуси почти не требовали к себе внимания, их достаточно было утром выпустить из сарая, а вечером – закрыть за ними дверь. Желательно, конечно, пару раз сыпнуть им зерна, а дальше они сами разбредались по окрестностям, выискивая себе пропитание. Время от времени природа забирала дань, и одну из кур уносила хищная птица под названием шуляк 9, но Кирилыч относился к жертве с пониманием, как винокуры относятся к доле ангелов при выдержке благородного напитка.
– Главное, чтобы куница не пришла или лиса, – говорил он. – А птицы больше двух курей за год никогда не берут.
– А что куница или лиса? – с интересом спрашивал я.
– Лисы очень хитрые, если унесет одну, начнет ходить, пока всё не забрать. Её нужно убивать. А куница – мозга совсем нет, дурное животное. Если влезать в курятник – всех убивает сразу, ловушка нужно, вылавливать.
Я удивленно слушал о вещах, почти мне неизвестных. Вся внешняя легкость и простота была вызвана огромным опытом. Так всегда бывает с мастерами своего дела. Одному принесешь вещь на починку – он послушал, крутнул, плюнул, дунул, и готово. А два других с умным видом ковыряются две недели, ещё что-нибудь при этом сломают и громко рассказывают про горы переделанной ими работы. Кирилычем всё делалось без особых усилий, легко и непринужденно, будто и нет никакой работы вовсе. Его козы были тоже практически автономны и, на удивление, всеядны. Требовалось только следить, чтобы они не ушли в далекие края на поиск более вкусных веток или не сожрали что-нибудь нужное на чужой территории. Но с этой проблемой без труда справлялась веревка с вбиваемым в землю металлическим штырем.
По правде говоря, характер у коз был очень вредный. Если домашние птицы были безлики и просто скреблись спокойно в земле, то козы имели свою изюминку, характер, и весьма паскудный. Казалось, что второй по значимости для них целью после «пожрать» было «навредить любым возможным способом», и как только зазеваешься, они сразу же этим пользовались. Эталоном зловредности был Яшка. Можно долго его описывать, но если вкратце, то он самый настоящий козёл, иных слов не подберешь! Другим предназначением его болтающихся огромных шаров было вызывать желание у людей поддать по ним, как по мячу. Возможно, кто-то и не удержался в свое время от искушения, потому
