Да ему, по большому счету, глубоко наплевать, что это «мяу» на самом деле означает. Он выбрал такую породу, потому что это модно, потому что девушка Альберта, страдающая булимией модель, считает котов лысых пород со складками восхитительно красивыми. И обстановка Альберта формируется под его виденье мира.
Мои отношения с Лизой после таких ассоциаций сразу же напомнили случку её кота. Что-то в этом было общее. Мы были одной породы, находились на удобном расстоянии, и вокруг в момент знакомства выбора особо-то и не было. Я был как её ухоженный кот, только у меня получалось.
Но вернемся к Кирилычу.
Буквально через пару дней я предложил ему всё же сделать туалет, как у всех нормальных людей, объяснив, что даже у древних греков уже была канализация. Он с радостью согласился, но сказал, что для полноценного строительства в доме нет воды, а уборную он давно планировал сделать, припас кое-какой материал, но самому начать строительство было неудобно. Я, немного разузнав, что такое уборная, каковы ее габариты и конструкция, активно принялся за дело. Всё было незатейливо элементарно. Дома, в которых заранее не были предусмотрены подземные коммуникации, строили отдельную будочку, что-то вроде биотуалетов, емкостью для которых служил не контейнер с антисептиком, а обычная яма, вырытая снизу конструкции. Работа была выполнена в течение нескольких дней, по задуманному чертежу, за исключением, разве что, глубины ямы, вырытой намного глубже необходимого. Но виной этому было больше мое любопытство, чем промах в строительстве.
Яму вырыть было поручено мне, и как только я начал своё нелегкое занятие, то обратил внимание на саму землю. Черная, мягкая, с очень приятным сырым запахом, она оставалась такой же черной и приятной и на глубине полуметра, и метра. С детства помню, что мама такую землю покупала в мешках, когда закладывала свой сад.
«На газон слой в десять сантиметров нужно насыпать, под кустами – сорок», – деловито объясняла она все премудрости садоводства.
А здесь я врылся уже на метр, а земля оставалась, как та в мешках, сама по себе. И хоть давался каждый сантиметр очень тяжело, я продолжал рыть чисто из любопытства, желая узнать глубину, на которой закончится слой чернозема. Но этого я так и не узнал, потому что, врывшись на уровень человеческого роста, выбрасывать землю из ямы было уже неудобно, а Кирилыч не стал участвовать в этой затее и помогать поднимать выкопанную землю ведрами.
– Ты, Филя, глупость делаешь. Края завалят тебя, я откапывать не стану, а доделать уборную сверху.
Перспектива была не совсем радужная, и я бросил эту затею. В конечном итоге деревянный монумент хоть и получился невзрачным и не совсем ровным, а для его постройки пришлось пожертвовать некоторыми верхушками забора, мы с Кирилычем остались довольны строительством.
(9) Способность говорить
Речь – исторически сложившаяся форма общения людей посредством языковых конструкций, создаваемых на основе определённых правил. Её мне явно не хватало. Кроме того, было видно, как тяжело давалось общение со мной Кирилычу. Понимая свою беспомощность от незнания языка, я сразу же принялся учить местный. Раздобытые Кирилычем школьные учебники я прошел меньше чем за месяц. Влияние фигурки было феноменальным, хотя над мышцами ротовой полости она была не властна, и мое произношение явно хромало. Начав изучать их язык, я удивился той легкости, с которой он мне давался. До того момента я всегда был туповат касательно изучения иностранных языков, мне-то и мой родной в школе давался с большим трудом. А сколько сил было вложено в изучение так необходимого английского языка! Латынь в институте вообще мной вспоминается как страшный сон. И когда я слышал от людей, что кто-то выучил язык за пару месяцев, мне казалось это враньем.
Но теперь слова «липли» ко мне сами по себе, всё получалось, понималось и помнилось. Мы договорились с Кирилычем больше не общаться на моем языке, и даже если была необходимость что-либо объяснить, то делалось это только при помощи слов его языка и жестов. С того момента и до момента возвращения назад я только раз или два сказал фразы на своем родном языке. Теперь моя речь была коверканная и сухая, а Кирилыч говорил очень грамотно и без ошибок.
Вместе с изучением иностранного языка продолжалось и мое знакомство с окружающим меня новым миром. Тягости быта и обстановки перестали замечаться после второй недели, влияние фигурки ощущалось углублением всех тех чувств, посетивших меня в первые дни. Но, в отличие от сумбура и шквала эмоций первых дней, теперь всё приобретало завершенность и порядок. После того осознания себя, замерзая в ночном поле, я почувствовал свою ценность. Теперь во мне было твердое ощущение, что время создает на мне все новые и новые грани. С Кирилычем мы разговаривали мало, он не пытался ни узнать что-либо про меня, ни отвлекать, если я вдруг садился на корточки и рассматривал часами какие-нибудь травинки или камешки.
Осенью, уже перед самыми заморозками, я впервые вышел за пределы его участка. Он собирался идти за грибами. Узнав об этом, я очень заинтересовался процессом и решил пойти с ним. Сразу же, когда я покинул границу уже привычной обстановки, родилась масса вопросов. Первый и основной появился, как только мы прошлись вдоль шоссе. Хотя, скорее всего, даже дорогой назвать это было нельзя, она местами слегка угадывалась. Асфальт весь перекошенный сам по себе был сплошь и рядом покрыт ямами, не совместимыми с возможностью автомобильного передвижения. Можно было бы предположить, что ямы – результат массированной бомбежки, проводившейся, как я понимаю, регулярно, если бы не кривизна и неоднородность самой поверхности.
– Что случилось с этой дорогой? – удивленно спросил я.
– Не знаю, она всегда такой была, сколько я себя помню, – равнодушно ответил Кирилыч.
– А почему не переделать на нормальную?
– Никому это не нужно, вот и не переделывают.
– Ездить-то по ней как? – недоумевал я.
– Как-то ездят, там притормозят, там объедут. Я особо не вникал, у меня велосипед, мне проще, – и добавил, указывая пальцем на заросли: – Давай с краю посадки начнем искать грибы.
На востоке от деревни начинались поля, уходившие к горизонту, расчерченные вдоль и поперек лесополосами шириной метров в тридцать. Деревья посадок были уже старые, вперемешку с густо поросшим молодняком и кустарниками. Лесополосы были явно продуктом человеческого вмешательства, потому как разделяли фрагменты поля на ровные квадраты размером около километра. В этом всем мы и начали нелегкие поиски грибов – вернее, того, что в стране Кирилыча называют грибами. В моем понимании грибы – это шампиньоны, лежащие на витрине, беленькие и ровненькие. Еще, возможно, трюфели, хоть я их никогда не пробовал. В лесах у нас каждую осень
