растет множество съедобных грибов, с ровными округлыми шляпками на коротенькой ножке. И хоть мы их и не едим, имея под боком магазины, но всё же растущие у нас в лесах грибы выглядят так, как им и положено. Тут же грибом назывались бесформенные перепончатые штуковины серого цвета, причем одни из них были съедобные, а другие, с виду такие же, – нет. И ко всему прочему, нужно было хорошенько постараться, чтобы эту мерзость найти.
– Этот съедобный? – спрашивал я у Кирилыча про находку.
– Этот – да, – посмотрев, отвечал тот.
– А вот этот, что я нашел?
– Нет, этот есть нельзя, он ядовитый.
– Но разницы нет! Как ты их отличаешь? – спрашивал я с досадой, потому как чувствовал себя дураком.
– Они немного отличаются, просто нужно привыкнуть. Я иногда тоже сомневаюсь, тогда можно понюхать: те, что хорошие, пахнут по-другому. А самый верный способ проверить – вот такой. —
Кирилыч взял гриб, надкусил краешек, попробовал языком и выплюнул, добавив: – Несъедобные – горькие.
Так мы дальше и пошли. Я каждый гриб нюхал и деловито пробовал на язык. И действительно, те, что пахли приятной свежестью осеннего леса, были с насыщенным грибным вкусом, намного превосходящим известный мне вкус шампиньона. А те, что с запахом болотной сырости, неприятно горчили.
Мы сделали крюк через два квадратика лесопосадочных полос, называемых здешним населением «посадка», и с корзинами грибов, очень довольные, возвращались назад.
– Что растет на этих полях летом? – спросил я.
– Сейчас ничего хорошего, гробят сейчас поля, – с какой-то печалью сказал Кирилыч, а потом добавил: – А раньше всё росло: пшеница, картофель, капуста, лук, подсолнечники, кавун, помидоры. Всего и не перечислишь.
– Почему сейчас не выращивают и что означает «ничего хорошего»? – удивленно спросил я.
– Не выращивают, потому что прежний прядок развалился, а новый не наступил, вернее, наступил, но бестолковый. Потому и растят всякую дрянь для биотоплива, гробят землю. Неясно даже, что лучше: заливать химикатами и растить монокультуру или пустить землю под бурьян до прихода любящего её хозяина… – Он задумался, а потом с досадой добавил: – Но дать людям возможность работать и кормить свою семью – тоже выход.
– А почему выращивают то, что губит почву, в чем логика? Земля истощается, истощится, а будущее как?
– Думать о том, что будет дальше, невыгодно. Нормальные растения нужно возить, хранить, сбывать, это дело хлопотное и требующее слаженной работы всех вместе. А вырастив рапс, его по месту перерабатывают в биотопливо, востребованное в вашем мире, и реализуют за валюту. У людей есть зарплаты, у торгашей – прибыли, все довольны.
– Кирилыч, но есть же наука, как правильно ухаживать за землей, этот ресурс восстанавливается. Те, кто берут в аренду землю, обязаны подтвердить, что ее показатели по завершении использования не поменялись.
– Да, ты совершенно прав, но только не в мире, где нажива на первом месте. Были поля с десятком разных культур, а теперь десятки полей с одной. И нет у нас того, кто думает о защите прав самой земли. Вот так вот, Филя!
Я был подавлен услышанным. Другими словами, моя мама, борющаяся за экологию, пишущая всякие петиции в защиту тюленят и бенгальских тигров, и вообще за мир во всем мире – после заливает в бак своей машины не вредящее окружающей среде биотопливо, добытое из возобновляемых, на первый взгляд, ресурсов. И оно, это биотопливо, никаким образом не вредит нам там. И мы знать и думать не хотим, что отвезенная на машине петиция в защиту бенгальского тигренка где-то съела ведро чернозема. Не нужно возить плодородную землю вагонами, как когда-то делала фашистская Германия, теперь можно её забрать у той же страны, даже не замарав руки, банальной алчностью тамошних бизнесменов и чиновников.
Получается, мы все живем за заборами своих стереотипов и ширм системы, и думать о том, что будет дальше, нашему виду свойственно только тогда, когда выгодно. Бенгальский тигренок – это да, он симпатичный. Спасая его, можно поднять свою самооценку, почувствовать свою значимость для этого мира и поучаствовать в разумном, добром и вечном. И так сто тысяч домохозяек написали по сто тысяч писем и, вложив в сто тысяч конвертов, повезли их на биотопливе в места сбора петиций, да ещё потратили по киловатту электроэнергии, придумывая, что написать. А оно, это электричество, пожалуй, тоже не из воздуха делается. И сидит теперь маленький милый тигренок, осознавая перед вселенной, что его жизнь получена взамен сотен больших деревьев и ста тысяч ведер черноземной почвы, сидит, и хочет тихонечко сдохнуть в своей Бенгалии. Мне было неприятно понимание такого нюанса, тем более я не был готов принять всё это в комплексе. Как и полагается нашему виду, я решил пока не касаться размышлений на этот счет, всячески отгоняя мысли о тигренке.
После поиска грибов мои походы за пределы забора Кирилыча стали обычным делом. Из-за пристрастия к огню запасов дров было недостаточно, и чтобы я мог жечь огонь, когда захочу, мне пришлось самому всё обеспечивать. Раз в день я брал тележку, ножовку и ехал в посадку за хворостом. Когда началась зима и выпал снег, колеса тележки сменились на две старые лыжи, и я продолжил добычу веток. Из дров старался брать те, что ярче горят и легче пилить, а Кирилыч надо мной подшучивал и говорил, будто я вожу один мусор, а нужно искать твердую породу деревьев. Тогда у нас даже вышел спор об эффективности – добыть и сжечь в печи десять килограмм легких или десять килограмм тяжелых дров.
Раздобыв где-то весы и термометр для воды, мы решили так: идем вместе, набираем сначала те дрова, которые, по моему мнению, будут самые подходящие, а потом повторную ходку делаем за дровами Кирилыча. Взвешиваем ровно по десять килограммов и один день нагреваем воду моими дровами, а другой день – теми, которые решил взять он. Результатом будут показания термометра: на сколько нагреются одинаковые объемы воды на плите. Понятное дело, что легкие дрова горят быстрее и ярче, но они выделят и больше тепла, только сделают это очень быстро. Может, для поддержания тепла в доме медленно тлеющее твердое полено и лучше, но вес-то один и тот же, значит, и калории, съеденные огнем, одинаковы. Я был уверен в победе, потому что очень хорошо знал физику ещё со школы. Мне нужно было взять над Кирилычем верх хоть в чем-то. Он же физику процесса вряд ли толком знал, да еще и подшучивал надо мной.
– Ну Филька, артюха с погорелого театра, придумает же тоже!
– Мне это говорит человек с таким забором. Мы посмотрим, вода всё покажет, – бурчал я в ответ.
– Если бы не мой забор, мы бы задницы
