как в присутствии любого, кроме Кирилыча, Яшка разворачивался вперед рогами и норовил боднуть. Впоследствии я никогда не упускал возможности размять спину и руки, крепко взявшись за его рога и посостязавшись, кто кого. Он всегда выигрывал. Козёл!
Больше всего мороки, как оказалось, у Кирилыча было с кроликами. За ними нужно было прибирать, полноценно кормить. Ко всему прочему, они периодически дохли от разных болячек. Он их терпел только ради шкур, которые собирал кому-то там на шубу. Странное получается дело, у меня дома кролики жили сами по себе. На лугу у озера, где мы в свое время познакомились с Лизой, жило несколько семей, и за ними точно никто не следил. Они были как голуби, частью нашей природы, рыли себе норы, жевали травку и прятались, только если кто подходил ближе метров двадцати. Может, на зиму городские службы им как-то помогали, я точно не в курсе, но не более того. А в Австралии кролики – национальное бедствие, сколько финансов брошено на борьбу с ними! Разбрасывают там отравленную морковку и всячески пытаются их извести. А тем хоть бы хны, и никакая болячка их не берет. Кирилычу стоило заняться продажей своих кроликов австралийцам в качестве биологического оружия. Выпускают же стерильных малярийных комаров в свет, чтобы уменьшить общую популяцию. А с кролями у Кирилыча затраты явно превышали получаемую выгоду. Но это, впрочем, было не мое дело.
Последним, кого мне представили, был кот по имени Чиф. Он появился не сразу, а только через пару дней. Назвать то животное котом – это не сказать о нем ничего. Всё, что я знал ранее о котах и кошках, было детским лепетом по сравнению с тем, что собой представлял Чиф – крупный белый с рыжими пятнами котяра, с очень широкими и массивными лапами и, как у снежного барса, длинным и толстым хвостом. Его морда, с плотными щеками и ободранными в боях кромками ушей, уже сама по себе вызывала уважение, а разодранный, видимо, ещё в молодости левый глаз белесым отливом слепоты придавал всему его виду ещё большую свирепость. И сам он был тяжелый, как будто его набили песком.
Как только по двору начинал двигаться Чиф, все остальные питомцы, включая Яшку, немного настороженно приседали. По-видимому, в тот момент их основной задачей было вести себя таким образом, чтобы Чифка случайно не решил, что о нем плохо подумали. Больше всего беспокойство было видно по виновато-испуганным мордахам собак, которые медленно старались отойти в сторону, подальше от одноглазого сгустка опасности. Я спросил у Кирилыча, почему Чиф не приходит просить еду, на что тот рассмеялся и ответил:
– Просить еду?! Да он сам нас всех накормит при желании. Я как-нибудь покажу.
И по прошествии пары дней показал. Во время одного из кормлений птиц в курятник залетели воробьи. В тамошних деревнях они давно переквалифицировались из собирателей в жуликов-паразитов и подъедали из семян всё, что оставлено открытым или выросло. Чиф был не только инструментом устрашения жителей двора, но и стимулом для окружающих птиц заняться поиском пищи в их естественной среде обитания. Профилактика выглядела очень просто: дверь курятника с воробьями прикрывалась, и туда запускали кота. На этот раз мы в прикрытую дверь вошли вдвоем, Чиф был на руках у Кирилыча, по помещению порхало три маленьких птички.
– Смотри, что сейчас быть, – сказал Кирилыч, показывая на кота.
Но пока звучала эта фраза, Чиф, не слезая с рук, уже умудрился поймать пролетающего мимо воробья и, переложив его в рот, подцепить второго. Соскочив с рук, с двумя птицами в зубах, биение крыльев третьей затихло ещё через две секунды. Я даже не успел ничего понять, и птицы двигались так быстро, что сложно было определить, где они находятся в данный момент времени. Мне доводилось слышать, что из всех хищников кошки считаются самыми эффективными, но то, что я увидел, не вписывалось даже в отдаленное представление, насколько быстрыми и сильными могут быть дикие животные. Жаль, что мне не могут показать повтор, замедлив всё раз эдак в десять, и добавить в пять раз больше глаз, чтобы увидеть, как этот одноглазый зверь за четыре секунды поймал три юрких птички. Чиф с набитым ртом спокойно пошел перекусить, а я, под впечатлением, принялся вспоминать котов своих знакомых.
У нас в доме котов никогда не было из-за аллергии на шерсть у отца. Но мама всегда хранила кошачий корм и мисочку в садовом домике и время от времени подкармливала приходивших в сад пушистых соседей. У Лизиных родителей был английский голубой, медленное вечно недовольное всем создание, надменно созерцающее мир с высоты своей чистокровности. Ему как-то раз принесли на случку кошечку такой же породы. Так тот даже не захотел ничего с ней сделать, несмотря на все трехдневные старания принесенной подружки, изнемогающей от острой необходимости. Чиф за право владения окрестными красавицами не пожалел глаза в свое время, а тот тормоз если не для себя, хоть для чистокровности породы мог бы заделать английских пушистиков горячо желающей даме. Да, те коты, знающие корм только из банок и пачек, с нарисованной на этикетках травой, выглядели немного убого по сравнению с Чифом – животным, в котором природа раскрыла весь накопленный тысячелетиями потенциал этого вида. Сравнивать его и их было даже неприятно, так как все ранее известные мне коты выглядели не более чем элементами интерьера, красивыми игрушками для людей. Игрушками, которых от скуки или одиночества заводят для заполнения человеческого недостатка общения. Не говоря уже о тех полностью лысых вечно мерзнущих несчастных созданиях, которых повыводили для армии снобов, восхищающихся прелестями современного искусства. Представился сразу очень ухоженный молодой человек в ярких одеждах, к примеру, Альберт, который зовет свою кошечку, допустим, Клеопатру, и принимается вести с ней беседу:
– Клеопатра! Иди ко мне, моя дорогая, я подстригу тебе ноготки. Ты представляешь! Я сегодня был на выставке изящного искусства и видел потрясающие работы новых художников. Там были картины, нарисованные расползающимися по краскам слизнями! Наконец-то, кроме перебрасывания с участка на участок, им нашли ещё одно применение. Восхитительно, не правда ли, Клеопатрочка, что скажешь?!
«Немой взгляд лысого кота на хозяина».
– Да-да, я вижу, только ты одна меня понимаешь. А, вот еще! Одни картины художник рисует красками, налитыми себе в уретру, это так креативно. Современное искусство определенно открывает всё новые и новые грани.
– Мяу.
– Да, именно, красками из уретры. Изумительно! Правда?!
И в подобном стиле проходит общение кошатника с кошкой, наполненное смыслом. И не догадывается Альберт, что «мяу» обозначает обычное «как мне холодно», «неудобно лежать» или «хочу есть».
