совсем уж нехарактерное для такого уравновешенного мальчика, как я: оно вскочило со стула и несколько раз пружинисто подскочило вверх, словно это действительно была не моя слабая плоть, а упругая мускулатура Кирилла.
– Кирюха, прекращай скакать, – строго сделал мне замечание лже-Роман и хитро блеснул глазом, – представь, что о нас могут подумать люди.
– Правильно говоришь, Рома, – удовлетворенно поцокав языком, одобрил Дуремар, – дети должны вести себя смирно. А ты, Кирилл, бери пример со своего брата – сразу видно, он старших уважает.
Сделав эти бесценные указания, нелепая голова проделала обратный путь в банкетный зал, и мы с Кирюшей снова остались одни, в полном восторге от нашей мистификации. Отныне мы не раз будем к ней прибегать.
В кабинете математики стояла напряженная тишина. Можно было почти наяву услышать, как гудят биопроцессоры в головах у школьников, пытающихся написать самостоятельную работу и за пятнадцать минут решить на оценку целых две задачи. Мозгового гудения не ощущалось только в личном пространстве моего брата. Я оторвал глаза от тетради и, вскользь бросив взгляд на Кирюшу, увидел, что тот склонился над девственно-незапятнанной страницей и по щекам у него в три ручья льются слезы.
– В чем дело? – шепотом обратился я к нему, ткнув ручкой в бок. – Задача не получается?
– Не-е-ет, зуб разболелся, – тоже шепотом провыл братишка, – мочи нет терпеть!..
– Горе ты мое, – сердито пробурчал я, – вечно твои зубы в самый неподходящий момент фокусы выкидывают. Подожди, сейчас урок окончится, я тебя к врачу отведу.
– А как же самостоятельная? – пуще прежнего захныкал Кирюха. – Я ведь «двойку» получу.
– Не знаю, – отрезал я, – придумаем что-нибудь.
Прозвенел звонок. Класс облегченно вздохнул. Напряженное гудение головных процессоров прекратилось, и к учительскому столу потянулись кипы однотонных тетрадей в целлофановых обложках. Прилежные школьники аккуратно передавали их по цепочке от задних парт к передним, совершая одно из роботизированных действий, что успели привить детям за три года обучения. На нашем столе плавное движение «конвейера» застопорилось: Кирюша растерянно смотрел на свою чистую тетрадь, явно не зная, что ему делать. Я молча закрыл ее и невозмутимо сунул в портфель, кипу же принятых тетрадей пополнил своей работой и подал в услужливую ручку впередисидящего ученика – тот терпеливо ожидал, когда интеллектуальный груз осядет в его ладонь.
После урока я потащил пытавшегося сопротивляться Кирилла в кабинет к дантисту.
– Ну и ну, – неодобрительно прокомментировал врач, исследовав Кирюхину верхнюю челюсть своими страшными инструментами, – зуб не успел вырасти, а уже сгнил до самого корня. Удалять придется, молодой человек, лечить-то здесь нечего. Да и другие зубки вон уже кариесом тронуты – вы что же, совсем за ними не ухаживаете?
– Ну почему, ухаживаю, – пролепетал дрожащий и синеющий в преддверии ужасной процедуры Кирюша, – пастой чищу…
– Раз в неделю, – не без ехидства добавил я, стоя позади врачебного кресла, в глубине которого мой несчастный братец готов был в любую минуту упасть в обморок, – зато шоколаду жрет каждый день по две плитки.
– Ой, как нехорошо, – покачал головой суровый доктор, поднося к Кирюшиному рту шприц, – эдак вы к армии совсем беззубым останетесь. Как хлеб-то солдатский жевать будете?
– А в бульончике размочит – правда, Кирюш? – ласково сказал я и ободряюще похлопал братишку по плечу. – Сделает себе чудненькую солдатскую тюрю…
Дома Кирилл тщательно переписал себе в тетрадь решение задач, которое я подготовил для него на черновике, пока наш мученик дрых после зубоврачебной операции. В конце он увенчал свое рукописное творение крупной «пятеркой» красного цвета, по моему совету тщательно сымитировав почерк любимой первой учительницы.
На следующий день Екатерина Савельевна раздала тетради с самостоятельными и попросила учеников продиктовать оценки, чтобы выставить их в классный журнал. Я видел, как лихорадочно бьется жилка на шее Кирюши и как он весь сжался в комок в предчувствии принародного скандала. Когда же в тишине, словно выстрел, раздалось – «Кирилл Романов!», мне на секунду показалось, что брат сейчас потеряет от страха сознание. Однако Кирюха в упор посмотрел на учительницу и без тени смущения огласил воздух обратным выстрелом – «Отлично».
– Молодец, Кирюша, – похвалила Екатерина Савельевна, – ты очень хорошо поработал.
«Это уж точно, – подумал я, опуская голову, чтобы скрыть невольную улыбку, – мой двойник научился весьма правдоподобно врать, такая работа действительно достойна похвалы».
– Я – преступник, – гордо заявил Кирюха, вышагивая по плитам тротуара, когда мы возвращались из школы. – Круто.
– А я, стало быть, дьявол, толкнувший тебя на преступление? – с насмешкой спросил я, скользя взглядом по набухшим почкам на деревьях – они были готовы вот-вот лопнуть и превратиться в нежную зелень.
– Значит, дьявол круче преступника, – подумав, сделал вывод Кирюха. – А кто выше дьявола?
– Святой. Если ты совершаешь преступление не для того, чтобы сделать плохо другим, но просто потому что у тебя душа поет и рвется к небесам, а люди все равно тебя любят и восхищаются тобой, то ты – святой грешник.
– Здорово, – выдохнул Кирилл, – а выше святого кто-нибудь есть?
– Конечно, есть. Бог.
– Ох ты… А как можно Богом стать?
– Никак, – сказал я, – человеку это не под силу. Но Бога можно познать. Люди сами к нему приходят, когда готовы к этому – вот как почки на деревьях: зреют себе, зреют и – бах – распускаются; так же и человек Бога находит, идя спокойненько каждый по своей дороге.
– По какой дороге? – не унимался Кирилл.
– Вот по этой «зебре», – съязвил я, – и путь тебя ожидает долгий: можно до конца жизни простоять на одном месте да так и не попасть на прием к Всевышнему, потому как, сам знаешь, водители здесь никогда не пропускают прохожих.
– И что же в таком случае прохожий должен сделать? – полюбопытствовал брат.
– Ну, например, стать на время блаженным, – ответил я, – иначе говоря, прикинуться дурачком с ДЦП – типа Серёньки из бараков, помнишь? – машины при виде таких останавливаются как вкопанные.
– Вот так? – уточнил Кирилл, выпучивая глаза из орбит и скрючиваясь самым невероятным образом.
– Ага, – дурным голосом подтвердил я, вывалив язык и запрокинув набок головку. – Пошли.
Автомобили со свистом тормозили у пешеходного перехода, по которому неторопливо совершали шествие два убогих мальчика, и с беспрекословным почтением выстраивались в длинную очередь, уступая им дорогу.
– Тетенька, мы святые грешники! – с совершенно дебильным выражением лица проорал Кирюха приличной женщине, перебегавшей дорогу нам навстречу. – Идем вот с братцем к Богу, айда с нами!
– Господи Иисусе, – пробормотала тетенька, испуганно шарахаясь от нас, – бедные дети! Зачем таких вообще в живых оставляют?
– Чтобы вам, нормальным, веселее жить было, – ответил я своим обычным голосом, ступая на безопасную полосу тротуара, но женщина, наверное, меня уже не слышала.
***
Кажется, нам было лет пятнадцать, когда объявили тот памятный общешкольный сбор макулатуры. Администрация заинтриговала учеников крупными поощрительными призами, пообещав вручить их особо активным участникам акции. К тому времени мы
