не держали.
– А вот за критику, руководящих органов, можно и загреметь в места отдаленные, – намекнул мне Троцкий, – или думаешь, раз праздник, так можно и болтать, что вздумается.
– Так я же Октябриновинч, так шутейно, – стал я сдавать назад, – все же свои вокруг, рабочий класс. Ведущая сила мирового пролетариата, так сказать.
– Вот вызовем в партком, да пропесочим как надо, чтоб осознал, тогда поймешь, – ответил парторг.
– Я же беспартийный, – ответил я, – в местком, в профком еще, куда ни шло, но в партком – то зачем?
– После выходных, сразу ко мне, – отрезал Октябринович, давая понять, что разговор со мной окончен, – ты тоже, – добавил он, посмотрев на Анькиного мужа.
– Так я-то вообще не из вашего цеха, – погладил тот живот под пальто, проверяя место, где спрятана грелка.
– И что из того? – не согласился парторг, – партия она не по цехам, партия она превыше всего. Я сказал, попробуй не приди. В миг, твоему руководству доложу, что это у них за пособник всяким болтунам замаскировался. Понял?
Тот кивнул головой и снова стал смотреть себе под ноги.
– Погоди Владлен Октябринович, – обратился я к нему официально, на «вы», – ладно я. Я сказал, я за свои слова готов ответить, а он – то здесь причем?
– Я все сказал, – парторг развернулся и пошел назад в сторону трибуны.
– Черт меня угораздил, рядом с тобой пойти, – с сожалением сказал Анькин муж, засовывая одну руку под пальто, кладя вторую на живот, – не хватало мне еще по партийной линии влипнуть.
– А ты чего коммунист? – удивился я.
–Кандидат уже полгода. Анька заставила, – суя кончик трубки в рот, ответил тот, – не, не, не, – заходил у него кадык.
– Чего не, – спросил я, – когда он закончил свои процедуры.
– Не может быть беспартийным муж, у убежденного коммуниста, – четко выговорил он, – или говорит, ищи себе другую жену.
– Ни фига себе, – присвистнул я, – да у вас в ячейке, я смотрю, политическая принадлежность, не абы как, а на полном серьезе.
– Не без этого, конечно, – вдохнул муж убежденной активистки, снова засовывая руку под лацкан пальто.
Так за разговорами мы подошли, к месту, где стоял грузовик с открытым задним бортом, куда демонстранты складывали транспаранты до следующей годовщины революции.
Быстро, вместе с Витькой скрутив свой лозунг, мы бросили свернутый на два древка кумач в кузов машины, почти уже наполненный, ненужными до будущего года транспарантами.
7
Избавившись от революционного атрибута, отошли в сторону к стоящему, с порозовевшим лицом после очередной процедуры, внимательно наблюдающим за своей женой стоящей невдалеке с женским коллективом нашего цеха, трактористу.
– Ну чего, мужики, по рублю и в школу не пойдем, – предложил, закуривая Витька,– да и школы закрыты, юбилей, это не хухры – мухры.
–А куда пойдем? – спросил Анькин муж
– Ко мне можно, – ответил я, – моя на смене, – до вечера спокойно посидим, юбилей отметим, и себя не забудем.
– А чего, дело, – согласился Витька, – можно, конечно и ко мне, жена к теще уехала. Но к тебе ближе, да и «соки – воды» по пути.
– Не, мужики без меня, – с тоской в глазах, сказал Анькин муж, – у меня, сами понимаете, конвоир на хвосте. А она у меня вологодская, так что, не приведи, господи.
– Ну, смотри, хозяин, барин, – сказал ему я, – а то можно и с Анькой.
– Вот это вряд ли, – испуганно ответил ее муж, оглянувшись в сторону женщин.
Мы с Витькой, тоже посмотрели туда. Отделившись от женщин в нашу сторону, решительно шагала Анька.
– Мы, пожалуй, пойдем, – кивнул мне Витька.
–Постойте еще чуток, мужики, – как то плаксиво попросил, видно ожидающий расправы муж.
–Ну ладно, – согласился я, на всякий случай, отходя в сторону от него, и уводя за руку, Витьку.
– И чего ты стоишь, – подошла с грозным видом к нам Анька.
– Так толкуем тут с мужиками, – вжался в себя ее муж.
–Ага, о времени и о себе, – напомнил о нас Витька, – красный день календаря, как ни как.
– Я вижу, что красный, и с каждой минутой все краснее и краснее, – ответила, приблизив свое лицо к лицу мужа, Анька, – ну-ка дыхни, – приказала она.
Тот, скривив рот, дыхнул в сторону.
– Не, ну не зараза ли? – учуяла активистка запах самогонки, – ведь я тебя, гада, перед выходом из дома проверяла. Опять спрятал?
Неожиданно, она, ловко ткнула мужа, в живот, как раз в то место, где по моим предположение скрывалась грелка. У того из – под лацкана пальто, ударила в лицо струя, одарившая ароматом сивухи и нас.
–Ох, ни, – ахнул рядом со мной Витька, не подозревавший об аппарате.
Муж активистки, быстро смахнул с лица капли себе на язык. Проглотив, молча уставился на жену.
– Сюда давай, – протянув руку, грозно приказала Анька.
Тот, суетясь, быстро перебрав пальцами пуговицы пальто, распахнул его, и мы с Витькой увидели, так называемую «лентяйку». Это когда в резиновой пробке грелки просверливается отверстие, ив него вставляется трубка. Затем в грелку наливают, то, что есть, и что можно пить, выдавливают с нее воздух и все, «лентяйка» готова. Не надо никаких стаканов, никаких «наливай», ни оглядывании по сторонам. Сунул т рубку в рот, хлопнул по пузу, порция напитка в желудке. Натренированные руки, хлопают так, что трубка выдает ровно пятьдесят капель, но этому, предшествует долгая дорога тренировок, и преодоление ощутимого возражения печени.
Анька, вытащив из- под ремня мужа «лентяйку», аккуратно закрутила вокруг нее трубку, и под наши с Витькой осуждающие взгляды, сунула ее в свою сумку.
– Вы куда собрались? – ответила Анька, на наши взгляды.
– Мы домой, а куда еще? – ответил Витька, – вот мужа твоего с тобой хотели пригласить, праздник отметить.
– Обойдется. Я ему сейчас дома устрою праздник. Никуда пойти нельзя, вечно опозорит, Кулибин хренов, – замахнулась она сумкой на мужа.
– Тогда покудова, – за рукав потащил меня в сторону Витька.
– С праздничком, еще раз, – попрощался я с главой семьи, сочувственно подмигнув мужу…
В «Семицветике», это магазин такой, недалеко от моего дома, тоже чувствовалось настроение праздника. В мясной стеклянной витрине, рядом с постоянным «жильцами» ливерной колбасой, холодцом и набором, для изготовления этого же холодца, расположилась нечастая «гостья» колбаса вареная «докторская».
8
А рядом, на чистейшем подносе, лежала, не знаю, с каких высот, соблаго валившая спуститься к нам, на юбилей революции, сыро – копченная «Кремлевская».
В вино-водочной витрине, тоже изменения. Раздвинув, прописавшихся на полках «долгожителей» плодово – ягодного букета «Золотая осень», «Осенний сад», «Солнцедар». Маня непривычными в отличие от «долгожителей» темноватыми мутного стекла боками, вперед выдвинулась, прибывшая к нам на праздник, уважаемая «Вера Михайловна», вермут, значит.
Рядом стоял совсем редкий, отрада жаждущих, гость магазина, портвейн «Три семерки», или как привычнее, нам «в три топора, рекорд дровосека».
А на «благородной» водочной полке, тоже пополнение. Среди толпы, бутылок зеленого стекла «Коленвалов», водки Русской, интеллигентно блестела прозрачными боками чистая, как слеза божия, водка «Столичная».
– Смотри, даже «Раком к цели» привезли, –