помогая подняться. Шатаясь, на слабых ногах они с Мигелем спустились вниз и вышли на улицу.
Солнце скрылось за горизонтом, и небо превратилось в огромный лиловый синяк – жестокий свет оставил свой след.
Марго сидела прямо на перекошенном бордюре дороги, обняв колени и уронив голову на руки. Рядом примостился Мигель. Икая сквозь слезы, она жадно хватала ртом воздух.
Может, следовало проверить пульс? Может, не надо было звонить в полицию? А вдруг мама просто сильно ушиблась или пьяна? Нет, она никогда не пила, и люди без сознания не лежат на полу вот так, лицом вниз. К тому же Марго была невыносима мысль вернуться в ту комнату – к мертвому телу, к тошнотворному запаху. Вот и повидалась с мамой после почти года разлуки.
Там, на полу гостиной, лежала омма́ [3]. Ее голова. Ее ноги.
Вдалеке завыли сирены, становясь все громче по мере приближения. Марго направила врача «Скорой помощи» и двух полицейских в квартиру, оставшиеся двое начали ее расспрашивать. Она ужаснулась от того, как мало могла рассказать, но сообщила общие сведения о жизни матери – что та целыми днями работала на рынке и ходила в церковь.
Некий коренастый кореец лет шестидесяти – возможно, хозяин дома или уборщик – довольно долго разговаривал с полицейскими, затем закурил на тротуаре рядом с несколькими любопытными, привлеченными мигалками.
Ее тело в черном мешке увезли на носилках. Ее звали Мина. Мина Ли.
Она была матерью Марго.
Мина вышла из самолета прямо в пекло с твердой уверенностью, что совершила роковую ошибку. Однако пути назад нет. Вселенная раскрыла свою пасть и поглотила ее. Но разве с ней такое впервой?
Она напомнила себе, что международный аэропорт Лос-Анджелеса гораздо организованнее и безопаснее, чем в Сеуле или любом другом большом городе, и постаралась отогнать воспоминание о кричащей, плотной толпе, в которой потеряла родителей, когда они бежали на юг во время войны. В голове пронеслось, как ее маленькие ручки пытаются ухватить руку матери, как ее сносит потоком тел и в какой-то момент она теряет родителей из виду. Кругом чужие лица, искривленные страданием и болью, повсюду лежат мертвые, упавшие старики и обессиленные голодом люди, которым больше не за что бороться.
В груди отчаянно колотилось сердце, Мина пробиралась к выходу из аэропорта сквозь шумную толпу, как тогда, в далеком детстве. И как тогда – в одиночестве.
Поток людей двигался в одном с ней направлении; друзья и родственники с улыбками обнимались, целовались, мимо чинно проплывали бизнесмены в серых и темно-синих костюмах. Мина теперь была в другой стране – чужая, одинокая. Сердце колотилось, дыхание сдавило, прошиб холодный пот. Что, если она упадет в обморок, не успев выйти?
По документам Мина Ли приехала на месяц в отпуск, в гости к подруге с работы. Она всегда мечтала побывать в Америке, посмотреть достопримечательности: Диснейленд, пляжи, Йосемитский парк. По документам она приехала отдохнуть и повеселиться, после чего вернется к своей жизни в Сеуле, к работе дизайнера женской повседневной одежды.
Документы не сообщали, что Мина собирается найти здесь работу и начать новую жизнь, что надеется отыскать работодателя, который поручится за нее, а если не выйдет, она все равно останется здесь – невидимая, нелегальная. Документы не сообщали, что ей незачем возвращаться, что она больше ничем не дорожит, ни к чему не стремится. Документы не сообщали, что она больше не может сидеть на месте, жить в пустой квартире, больше не способна выносить родного города, населенного призраками прошлого, этих искалеченных улиц, этого искалеченного дома. Документы не сообщали, что багаж при ней – все, что у нее осталось. Все ее имущество компактно разложено по двум чемоданам. Продавая и раздавая почти все свои вещи, Мина совершала своеобразный акт самосожжения. Она оставила лишь самое необходимое для того, чтобы продержаться до тех пор, пока бог не решит забрать ее домой, что бы это ни значило.
Когда она наконец вышла из аэропорта на жаркий воздух и солнечный свет, ее накрыла волна облегчения. Ослабив на шее шелковый шарф ручной работы цвета сиены и охры, Мина достала из сумочки салфетку, чтобы вытереть пот со лба.
Она заранее позаботилась о жилье – сняла маленькую комнатку в доме аджуммы [4], живущей в Корейском квартале без семьи. Это место порекомендовала Мине подруга, миссис Син – бывшая коллега, которая три года назад иммигрировала в Америку с мужем и двумя детьми.
Подойдя к краю тротуара, Мина остановила такси. Водитель – высокий сикх – помог засунуть два огромных чемодана в багажник. Мина внезапно осознала, что никогда прежде не встречала сикхов.
Несмотря на открытое окно, в салоне была парилка. Пот уже заливал ей лицо и шею. Мина протянула водителю листок в линейку с адресом на английском, написанным кривым, угловатым почерком, выдающим ее нервозность, – она словно подписывала контракт на всю жизнь.
– Вы тут впервые? – спросил водитель, дружелюбно глянув на пассажирку в зеркало заднего вида. Его темный тюрбан касался крыши машины.
– Про-стите? – неуверенно переспросила та на английском.
– Впервые тут?
– Ох! – Она принялась лихорадочно копаться в памяти в поиске английских слов, будто в комоде с кучей ящичков.
– Не говорите по-английски? – понял ее затруднения водитель.
– Нет, – покачала она головой.
– По-китайски?
– Корея.
Водитель выехал на шоссе. Мина заметила, что шум дорожного движения складывается в своеобразную грубую симфонию, где грузовики исполняют роль труб, визг тормозов – скрипки, ругань водителей – хора. Из окна одной машины грохотала синтетическая поп-музыка, в то время как из другой будто с пластинки играла старая песня Тодди Ти The Batterram. Мужской выкрик: «Чтоб тебя!» – походил на звон тарелок.
Влажная одежда липла к телу. Мина вытерла с лица пот, стараясь не испортить макияж, и вцепилась в подлокотник на дверце.
Всматриваясь в прохожих на улицах Лос-Анджелеса, Мина гадала, где же все корейцы. В соседних машинах время от времени мелькали привычные азиатские лица, но здесь, в этой дисгармонии бетона, металла и стекла, пахнущей бензином и резиной, не встречалось ничего родного. Она чувствовала себя бесплотной в этом новом месте, языка которого не знала, вывески и рекламные щиты кричали что-то по-английски – сплошную бессмыслицу.
Мина порылась в сумочке и достала фотографию, которую всегда носила с собой. На ней она была запечатлена с мужем и дочерью – оба погибли. Держа снимок дрожащими руками, Мина провела большим пальцем по лицу
