ключ, не позволяя эмоциям опутать меня и увлечь в водоворот прошлого. Я сжала железное колечко в ладони, и в одно мгновение оно стало горячим и плавким, как будто, подержи я его чуть дольше, оно утечет сквозь пальцы.
Мысли не слушались меня. Они твердили: оглянись, Эмма. Быть может, тебе стоило быть чуть более чуткой, быть может, в тишине, окружавшей Фрейю, ты уловила бы важные слова, которые почему-то никогда не удавалось расслышать.
Но теперь я здесь, и готова внимать им. Я смотрела на ключ и надеялась, что их отголосок еще не стих. Что еще не слишком поздно.
* * *
Ранним утром, еще до того, как солнце окрасило небо желтовато-алыми бликами, мы с отцом пошли в гараж. Я беспрестанно зевала, поэтому прихватила с собой кофе для себя и отца, пока мы будем осматривать его любимчика – Norton Commando 75. Я собиралась взять его напрокат на все время пребывания на острове и, как ни странно, папу не пришлось уговаривать.
Я улыбнулась, обнаружив, что в обстановке его «убежища» ничего не поменялось. Все так же строились разноцветным парадом банки со смазочными материалами, верстак провисал под весом всевозможных инструментов, округлая бочка компрессора занимала все тот же угол, а сверлильный станок застыл где-то на полпути к очередному жестяному листу. Я узнала постеры на стене со старыми снимками мотогонок ТТ. На этом – поворот на Салби Бридж и толпа обесцвеченных временем зрителей за ограждением, замерших в ожидании смельчака, которому они будут кричать вслед. На этом – Джоуи Данлоп, дающий интервью восторженной толпе фанатов, тут – Джон Макгинесс, заложивший в поворот мощный спортивный байк, а вот Дейв Молинье в когда-то красной, а теперь поблекшей розовой кожанке. Если приглядеться, все еще можно увидеть, как переднее колесо его мотоцикла, оторвавшись от земли, вращается в воздухе.
– Хорошо, что ты уже выросла и тебе не нужно больше воровать ключи, – ухмыльнулся папа и, присев на корточки, принялся осматривать мотоцикл, который даже на неискушенный взгляд не нуждался в осмотре. Детали начищены до блеска, ни одного ржавого болта, кожа сиденья напитана воском, а ветровое стекло без единой царапины.
– По-моему, ты льешь в него эликсир молодости вместо бензина, – произнесла я. – Когда ты выезжал на нем в последний раз?
– Кажется, в тот день в небе кружила парочка птеродактилей. – Поднявшись, он оправил растянутый свитер и торжественно вручил мне ключ от зажигания. – Вчера я залил топливо, знал, что ты захочешь прокатиться. – Он похлопал рукой по прошитому суровой нитью сиденью. – Порадуй меня, скажи, что не забыла все, чему я тебя учил.
Я нахмурилась и посмотрела в его глаза, которые, на первый взгляд, остались прежними, но у меня защемило сердце, когда я прочла в них совсем не знакомые мне нотки тоски и жадной недоступности привычного удовольствия. Я не могла не понимать, что с возрастом отцу пришлось привыкнуть к новой реальности, в которой его тело утратило силу и способность чутко реагировать на приказы мозга. Наверняка в эту минуту он прокручивал в голове воспоминания, собранные за долгую жизнь под аккомпанемент мощных моторов. Таким людям, как мой отец, трудно забыть шум ветра, попавшего под забрало шлема, то, как легко стелется дорога под собранным твоими руками мотоциклом. Трудно поверить, что все это теперь позади.
– Не бойся за свое сокровище, – ободряюще сказала я.
Коснувшись моей руки на рукоятке газа, отец удовлетворенно кивнул. Он выглядел чуточку встревоженным, но встревоженным как любой отец, отправляющий ребенка в первую поездку на велосипеде. Интересно, помнит ли он, как круг за кругом я гоняла на тренировочном треке и испытывала его терпение, трогаясь так, что байк прыгал лягушкой. Как раз за разом рисовала восьмерки на асфальтовой площадке, не попадая в нарисованный трафарет, а он зорко следил, чтобы колеса точно проходили траекторию. Наверное, он до конца не верит, что я смогла взять от него все.
Я завела мотор. Послышалось урчание выхоленного двигателя, и в помещении запахло бензином. Отец поспешил толкнуть вверх подъемную дверь гаража, открывая выезд на дорогу, будто лакированную от смеси солнца и росы. Оставаясь у входа и глядя, как я выезжаю на улицу, он напоследок постучал себя по голове костяшками пальцев, наказывая, чтобы я не вздумала снимать шлем. Я постучала себя в ответ. Со стороны это наверняка выглядело забавно – парочка обезьянок, обменивающаяся тайными сигналами. Звук мотора разлился по сонному кварталу, и папа дал мне знак, чтобы я побыстрее уезжала, пока шум не перебудил всех соседей. В следующую минуту я сосредоточилась на переключении скоростей – счетчик азарта, верный друг, который будет теперь со мной.
Улицы пусты. Вдоль обочины – налитые влагой, несмотря на октябрь, кусты рейнутрии и папоротника. Ни машин, ни мотоциклов. Дорога, от которой местами шел пар, принадлежала только мне. Я бросила взгляд на наручные часы – семь тридцать утра вторника. Я успею повидаться с кем-то из бывших учителей еще до того, как начнется первый урок. Крутанув ручку газа, я жадно впитывала звук набирающего мощность мотора и, подавшись вперед, отдалась дороге.
* * *
Я с неохотой снимала шлем на стоянке возле школы. Откинув подножку мотоцикла и повесив шлем на ручку, я поняла, что жажда скорости еще не удовлетворена. Руки в перчатках гудели, приглашая сделать еще круг, к тому же погода обещала быть просто прекрасной – солнце поднималось, набирая силу, а прохладный ветерок охлаждал кожу.
Здание не изменилось с момента выпускного вечера – несколько двухэтажных корпусов из красного кирпича, крытых белесой от многолетнего воздействия ветра и дождя черепицей. Вокруг сновали по-утреннему рассеянные школьники в куртках нараспашку с форменными нашивками. А может, тому была другая причина – близился экзит [6], и настроение учеников было соответствующим. Все их мысли уже витали далеко от школьной суеты, домашних заданий, и поэтому они оставались совершенно равнодушными к взрослой посетительнице, которая с ностальгией смотрела на них.
Я не встречалась ни с кем из бывших одноклассников и не была уверена, что вообще узнаю кого-то, даже если столкнусь лицом к лицу. Я предполагала, что пропустила как минимум девять ежегодных и столько же, если не больше, неформальных встреч средней школы Баллакермин, и точно знала, что эти сборища были шумными и веселыми. На острове не теряют связи с теми, кого обрел в качестве товарища или наставника, многолетняя дружба здесь – такая же чтимая традиция, как преданность однажды выбранной профессии. Я уже предвкушала немой укор со стороны учителей, которым было известно, что мы дружили с Фрейей с начальных классов вплоть до A-level [7], для которого Фрейя выбрала социологию, а я – экологию. И лишь понадеялась, что мне не придется объяснять смену профессии, но меня ждало препятствие другого рода. В мое отсутствие проходная Баллакермин обзавелась турникетом, реагирующим только на электронный ключ, которого у меня, разумеется, не было. Мимо, болтая, проходили школьники и, ловко взмахнув пластиковым прямоугольником, с легкостью оказывались внутри. Мне же пришлось прибегнуть к помощи бдительного охранника, который, вежливо выслушав мою просьбу, отказался выдать пропуск и попросил подождать.
Имя миссис Джилл я назвала наудачу, надеясь, что она все еще работает. И не ошиблась. Через пятнадцать минут учительница латинского шагала по коридору мне навстречу, не изменившаяся ни на день – все те же небрежно рассыпанные по плечам рыжие волосы, участливая улыбка и широкий шаг.
