необъятный небесный простор.
Самира взглянула на себя. Грязные обломанные ногти, черные потрескавшиеся пятки, а на руках — точно щетина. Теперь все свои вещи Тара держит под замком, сари вешает отдельно, а сандалии хранит в шкафу. Домашними делами она уже не занимается — бесполезно говорить, если человек все равно ничего делать не станет. Утром, когда Тара моется, все терпеливо ждут ее: пока она не ушла, лучше не начинать. Все, что касалось ее, стало самым важным и неотложным для всей семьи. У нее хранились все вещи. Даже за простым карандашом надо было обращаться к Таре. Она могла сказать, который час, знала, что происходило в мире, и ее мнение по любому вопросу было непререкаемым.
Бирен ни во что не вмешивался и со стороны казалось, что ему вообще ни до чего нет дела. Возвращаясь из колледжа, он выпивал чашку чая с куском холодной лепешки и исчезал куда-то. Появляясь вечером, он молча брал свои учебники и, стараясь никому не мешать, готовил уроки. Чем он занимался, о чем мечтал, к чему стремился, никто толком не знал. Когда ему было что-то нужно, он обращался непосредственно к старшей сестре, и она никогда не отказывала ему.
— Приходи ко мне в лавку, — обычно отвечала она. — Я попрошу — и мне принесут…
И когда однажды, воротившись с занятий, Бирен объявил, что идет служить во флот, никто не удивился.
— Ты давно подал прошение? — сдержанно спросил бабу Шьямлал.
— Да к нам пришло объявление о наборе… Ну вот я и подал. А в прошлое воскресенье было собеседование и экзамен. Я прошел, — гордый собой, сообщил Бирен.
— Ты хоть бы сказал. — В голосе Шьямлала звучала нежность.
— Да я хотел, а потом передумал. Когда, думаю, зачислят, тогда и скажу.
Вечером вернулась Тара. Услышав новость, она просияла.
— Сколько платить-то будут? — ласково погладив сына по спине, поинтересовалась мать.
— Питание, обмундирование, жилье — все бесплатное. А жалованье буду высылать вам. — Бирен протянул отцу приказ о зачислении.
— А где служить будешь? — робко спросила мать.
— Пока не знаю… Куда пошлют — в Бомбей или…
— Далеко-то как, — вздохнула мать, — А я думала: тут будешь служить, в Дели…
— А где ж тут море? — удивленно посмотрел на нее сын.
— Море, оно ведь… — начал было Шьямлал, но жена перебила его:
— Значит, на море будешь служить?.. На корабле?
— Море-то отсюда далеко… А отпуск тебе положен?
— Конечно, — уверенно произнес Бирен. Он старался показать полную осведомленность во всех вопросах будущей службы. Он уже видел себя бороздящим голубые просторы океанов.
Тем временем мать усадила младшую дочь за стол и принялась диктовать ей письмо каким-то дальним родственникам, где первым делом сообщала, что сын ее Бирен будет служить большим начальником на корабле и что через несколько дней он отправляется в дальнее плавание, побывает в заморских странах. И сами они тоже скоро, наверно, переедут из Дели в Бомбей.
Через две недели Бирен уехал. После его отъезда дом совсем опустел, и все жили ожиданием его писем. Каждый месяц Бирен высылал на имя отца денежный перевод, получив который бабу Шьямлал ненадолго обретал право голоса, но дней через восемь или десять деньги кончались, и право главы семьи вновь переходило к Таре. Их семейными делами, случалось, заправлял и Харбанс — в те дни, когда он потихоньку ссужал матери рупий пятнадцать — двадцать. Решение о том, что Самира должна продолжать учебу, домашние приняли по настоянию Харбанса. И Самира стала ходить в колледж.
Чем бы ни занимались теперь члены семьи, во всех их делах незримо присутствовал Бирен. Каждое его письмо служило добрым подспорьем для бабу Шьямлала. Получив денежный перевод, бабу Шьямлал отправлялся в соседнюю лавку и покупал немного сладостей, чтобы угостить домашних. В такие дни он мог надеяться, что вечером Тара останется дома.
Когда же приходило долгожданное послание от сына, бабу Шьямлал созывал всю семью.
«Палуба ходит под ногами, как во время землетрясения, — читал вслух бабу Шьямлал. — Поначалу было трудно, а теперь вроде привык. Жизнь на корабле — особенная, совсем не похожа на городскую… Спрашивают строго, заниматься приходится много, но времени на отдых хватает. Завтра наш корабль будет проходить через Суэцкий канал. Мы могли бы пройти его и сегодня, но не получили разрешения. Самовольно отлучаться на берег нам нельзя. В портах есть базары, но они мне не понравились…»
Бабу Шьямлал по нескольку раз перечитывал письма сына. У него возникало такое ощущение, будто его полузатонувший семейный корабль с чьей-то помощью вдруг снова всплывает на поверхность, и ему теперь не страшны удары волн.
С того времени, как Бирен отправился служить, к ним частенько стала заходить Намта из дома напротив. Поначалу она ходила вроде бы затем, чтобы снять узор, а потом стала почти ежедневно навещать жену или младшую дочь бабу Шьямлала. Заметив белый квадрат конверта в двери, она тотчас же выскакивала из дому и, вынув письмо, вручала хозяину со словами:
— А то как бы ветром не унесло, — и всякий раз старалась задержаться до тех пор, пока письмо не вскроют и не прочитают.
— Мам! А Бирен пишет, что через три месяца у него отпуск. Тридцатого августа они прибывают в Даймонд-харбор. Если ничего не случится, то в двадцатых числах сентября будут в Дели. «Для сестер, — пишет, — подарки уже приготовил. А что купить для мамы, ума не приложу…»
Изложив матери главное, Самира снова углублялась в чтение, а Намта, постояв в дверях, молча возвращалась домой.
Чаще всего письма от Бирена вручал им не почтальон, а Намта. Пока не разнесут утреннюю почту, она сидела у окна, не спуская глаз с дверей их квартиры. Словно ожидала дорогого гостя. Скоро она подружилась с Самирой. Самира догадывалась, что основная причина ее внимания — Бирен. Намте хотелось знать все подробности его жизни. Однако о своем желании она не обмолвилась ни единым словом. Иногда, случалось, Самира пыталась кое о чем расспросить подругу, но та всякий раз уходила от разговора. Самиру это сбивало с толку. К тому же она никогда не видела их вместе, а о Намте она впервые узнала лишь после того, как Бирен стал моряком. И вообще поведение Намты казалось ей странным. Когда же Самира пыталась что-нибудь выяснить, Намта замыкалась и на какое-то время прекращала свои визиты. В такие дни они уже не видели ее в своем доме, не слышали привычного:
— А то как бы ветром не унесло…
В такие дни она, как и прежде, сидела у окна, а когда почтальон, на минуту задержавшись у дверей бабу
