А в храме мы теми же покрывалами загораживали женщин от посторонних глаз. Так они и проходили к алтарю. И упаси боже, если покрывало соскользнет с лица… Как-то, помню, у бабушки случилось такое, так дедушка с нею до конца жизни не разговаривал. Пока была жива, слова единого не проронил. Навестил ее, когда она уж при смерти была. Но и тогда молчания не нарушил… Только поднес ей лоту со священной водой из Ганга — она и отдала богу душу.
Вдруг из ванной комнаты донесся глухой звук: там кого-то рвало. Жена испуганно заглянула в соседнюю комнату: Тары не было. Самира от страха втянула голову в плечи.
— Наверно, сестрице плохо, — еле слышно произнесла она, и мать с дочерью прошли в ванную. Бабу Шьямлал удивленно замер в своем кресле.
Немного погодя из ванной появилась Тара и, пройдя в свою комнату, улеглась на кровать. На дворе было уже темно. Кругом стояла тишина. Скоро дочери сонно засопели. Матери же сегодня было не до сна.
— Спишь? — громким шепотом спросила Рамми.
— Нет! — так же шепотом отвечал бабу Шьямлал.
Переворачиваясь с боку на бок, она думала. Разные мысли приходили ей в голову, заставляя сердце тревожнее биться. Сон никак не шел к ней. Бабу Шьямлал тоже тревожно ворочался на своей кровати. Никто не решался заговорить первым. Темные стены словно надвигались на них, им казалось, будто они очутились на дне глубокого мрачного колодца.
Наконец бабу Шьямлал осторожно коснулся рукою плеча жены. Она повернулась к нему, однако не произнесла ни слова. В кромешной тьме они скорее ощущали, чем видели широко открытые глаза друг друга.
— Не спится что-то, — наконец еле слышно произнес Шьямлал.
— Может, голову смазать маслом? — спросила жена.
— Не поможет…
— Боязно что-то мне…
Они замолчали. Не произнеся больше ни слова, оба разглядывали смутно белеющие стены комнаты да край черного неба за окном.
Утром Тара от жары перебралась с кровати на пол. В комнатах было тихо. Лишь время от времени они обменивались короткими репликами. Гнетущее безмолвие раздражало Самиру, и она потихоньку отправилась в свой угол, напротив стены, где в ярко озаренном солнцем квадрате окна безмолвно двигались черные тени. Вот бреется какой-то мужчина… Бритва в его руке кажется непомерно большой, а нос напоминает клюв хищной птицы.
Бабу Шьямлал давно уже встал и, одевшись, отправился прогуляться. Никаких дел сегодня у него не было.
Потеряв терпение, мать послала наконец Самиру будить старшую дочь. Тара встала встрепанная, недовольная, с опухшим от сна лицом и, не говоря ни слова, пошла умываться.
Когда она вернулась в комнату, мать поставила перед нею чашку с чаем и блюдце с треугольным пирожком. Тара молча позавтракала, молча переоделась и направилась к выходу.
— Ну я пошла, ма, — наконец произнесла она.
— Погоди-ка, — окликнула мать. Тара резко повернулась к ней. Мать не отрывала от ее лица полного тревоги взгляда. Однако в глазах у дочери она не заметила страха, в них была только усталость.
— Ты здорова? — поколебавшись, спросила мать.
— Здорова.
— Если нездоровится, не ходи.
— Нет, я пойду.
— Вечером пойдешь с нами в храм? — еще раз окинув дочь взглядом, спросила мать. — Возвращайся поскорей. Не задерживайся.
— Хорошо, — вздохнув, проговорила Тара и шагнула за порог.
Сердце у матери тревожно заныло. Не укладывалось все это у нее в голове, и, когда младшая дочь заторопилась на занятия, мать сердито приказала:
— После уроков сразу домой… Занятия кончаются в половине второго, поэтому в половине четвертого чтоб была дома… И чтоб я больше не слышала: «Автобус задержался!»
— Чем ты недовольна? Что я такого сделала? — обиженно заныла Самира из соседней комнаты. — Кто-то виноват, а я…
— Что ты сказала? — Мать повысила голос. — Попридержи язык!.. И слушай, что тебе говорят!.. К четырем часам в колледже уже ни одного человека не остается.
Не слушая ее, Самира замурлыкала песенку.
— Ни стыда, ни совести! — не выдержав, загремела мать, входя в комнату. Стоя перед зеркалом, Самира делала прическу. Почуяв недоброе, девушка испуганно замолкла.
— Ишь взяла моду начесываться! — отчитывала ее мать. — Простого пучка, видите ли, ей мало!.. И сари она не может носить как люди — конец затыкает за пояс! Чтоб больше этого не было.
— Хорошо, мама, — с напускным смирением проговорила Самира и накинула конец сари на голову. Выйдя из дверей, девушка молча юркнула в двери дома, где жила Намта. Она появилась оттуда минут через десять. Конец сари у нее был заткнут за пояс, волосы на затылке красиво уложены.
Вечером Харбанс не зашел к ним, как обычно. Он проводил Тару до дверей и, попрощавшись, ушел. Когда появилась Тара, мать сидела в одиночестве и на досуге просматривала гороскоп. Самира отправилась навестить Намту, а сам бабу Шьямлал еще не возвращался.
— Ты не знаешь, куда он ушел? — спросила мать.
— Давно он ушел?
— С самого утра.
— Придет… Наверно, дело какое-нибудь.
— А где Харбанс?
— У него срочная работа.
— Ты хоть о чем-нибудь думаешь? — поколебавшись, спросила наконец мать, глядя ей прямо в глаза.
— О чем это ты? — удивленно вскинула брови дочь.
— Ты дурочкой не прикидывайся, — не повышая голоса, проговорила мать. От волнения руки у нее стали липкие и лицо покрылось потом. — Мне не скажешь, а посторонний слушать не станет… Что будет, ты подумала?
— Было б из-за чего беспокоиться, — глядя себе под ноги, буркнула дочь.
— Так что ж теперь будет-то? — повторила мать.
Неожиданно Тара разрыдалась. Оправдываться было не к чему. Она громко всхлипывала, плечи у нее тряслись.
— Что ж нам делать теперь? — растерянно повторяла мать. — Если б ты хоть чуточку подумала! С жизнью ведь шутки плохи. Куда теперь голову приклонишь?
— Куда-нибудь приклоню, ма, — уткнувшись головой в колени, пробубнила Тара.
— Харбансу-то сказала? — осторожно спросила мать.
Тара отрицательно покачала головой.
— Отец не переживет такого позора, — вздохнув, произнесла мать. — С этим он не смирится. Да что говорить, ты ведь его знаешь… Что ж теперь будет-то?
— Будет, чему суждено быть, ма!
— О господи! Спаси и помилуй! — тяжело вздыхая, почти простонала мать. — Так ведь и свихнуться недолго. Что ж ты натворила, доченька?.. Хоть бы родные были поблизости, а то и посоветоваться не с кем…
Тара молча слушала причитания матери. Ее тоже охватил страх, хотя и не такой панический. Гораздо больше ее напугало то, что об этом узнали домашние.
— Теперь отец никуда тебя не пустит, — продолжала мать. — Да дознайся он, что ты и сегодня ходила, несдобровать мне…
Тара поднялась.
Бабу Шьямлал вернулся поздно ночью. Не говоря ни слова, разделся и лег