Пока бабка кипятила чайник на керогазе и накрывала на стол, Венька показал Шурке ее фотографию на стене и был очень доволен -- Шурка подтвердил, что она и правда "очень!"
Нина пришла скоро, разрумяненная с мороза, в какой-то розоватой вязаной шапочке, припорошенной снегом -- Веньку вдруг поразило ее сходство с бабушкиной фотографией на стене, и он невольно оглянулся, чтобы сравнить. Когда же он перевел глаза на Шурку, то увидел, как тот, насколько это вообще было возможно его рыжему веснушчатому лицу, покраснел -- и шея, и уши -- все стало ярким -- хотелось потрогать, не горячее ли. И Нина тоже смутилась, подавая ему руку для знакомства. Но неловкость сразу исчезла -- бабка разряжала любую заминку своим присутствием -- то ли от нее исходила какая-то особая, приобретаемая только с тяжело пережитыми годами доброта, то ли по природе ей это было дано. Весело пили чай, вспоминали смешные случаи, Шурка пригласил Нину посмотреть его клеста, вернее клестиху, которая села на яйца, что теперь больше всего заботило его с мамой -- надо было ее кормить и охранять от кота.
Смерклось неожиданно быстро. Такой день зимой в нашем краю -- только рассветет, а уже сереет день и скукоживается, как береста на костре. На обратной дороге Венька похвалился: "Мировая девчонка!" -- "Да".-- Просто подтвердил Шурка:" Я с ней дружить буду." Непонятно почему -- это кольнуло Веньку, но он не подал виду и ответил: "Дружи. Она очень хорошая!" Серое плотное пространство впереди превращалось в улицу только благодаря светлячкам окон, пробивавшимся сквозь снежные ветви. Потом из мглы выступали заборы, и даже можно было рассмотреть недоеденные дроздами и скворцами кисти рябины и черные ягоды боярышника. Венька останавливался, пригибал ветки, обсыпался снегом и рвал их застывшими пальцами. "Держи!" -- протягивал он Шурке, и они набивали рот сладкой мякотью. На перекрестке горел единственный фонарь на деревянном покосившемся столбе. В желтом свете ребята увидели приколотое свежее объявление: "Набор в драмкружок. Подготовка новогоднего представления ..."
-- Только что повесили! -- уверенно сказал Шурка. Когда днем шли, его не было.
-- Какое это имеет значение! -- равнодушно отмахнулся Венька.
-- Имеет, -- значит, там все на новенького. -- Он помолчал. -- Ты любишь читать? Вот "Всадник без головы" или "Пестрая лента"...
-- Нет, -- перебил Венька, -- это все выдумки. Я люблю про Миклухо-Маклая, Пржевальского, Афанасия Никитина... но если ты хочешь, давай сходим, запишемся...
В поселке было два клуба. В старом "зимнем" крутили кино и зимой и летом, и он находился "на той стороне", куда домашним законом дорога Веньке была закрыта. В новом "Летнем" именно летом работала читальня, тут давали шахматы напрокат, на покосившихся столиках играли в домино, торговали пивом в синей палатке, и по праздникам и выходным выступали артисты на открытой эстраде. Когда-то это было, наверное, красивое сооружение. Говорят, построили его при Шаляпине, и сам он открывал его и даже пел, но с тех пор, видно, его покрасили два раза -- два, потому что одна краска, более светлая, выступала из-под второй облупившейся. Это уже предположил Шурка, пользуясь дедуктивным методом Шерлока Холмса.
Драмкружок занимался в помещении за сценой. Тут было несколько комнаток и небольшой репетиционный зал. Пахло дымком и сковородкой, как всегда, когда топится буржуйка. Народа было немного -- несколько взрослых и ребят. Все сидели на стульях, не раздеваясь, и тихо переговаривались.
-- Вы в кружок? -- Выглянула девушка из одной двери. -- Заходите! -- И распахнула ее пошире, чтобы их пропустить.
В комнате за столом перед зеркалом вполоборота сидел совершенно седой человек с красным лицом белыми усами и белой небольшой бородкой. Если бы не папироса между двух тонких изящных пальцев, можно было подумать, что это Дед Мороз лично пожаловал организовывать постановку к Новому году.
-- Молодцы, что пришли! -- сразу начал Белобородка, как его тут же прозвал Венька. -- Дела всем хватит. Раньше не занимались? Ничего -- у нас есть замечательная система Станиславского, по ней будем работать! Как вы о нас узнали?
-- По объявлению!
-- Правильно, -- обрадовался Белобородка! Видите, Верочка, я был прав! У нас действительно самая читающая страна в мире и нет безграмотных! Так? -- Он указал пальцем на Веньку. Тот помедлил мгновение, соображая, что надо делать, и произнес:
-- Вениамин! -- Белобородка перенес свой палец на Шурку, и тот уже без задержки отрапортовал:
-- Александр!
-- Отлично! Ну, вот вам и первая задачка, которую вы решили совершенно верно! А теперь все в зал и через пять минут -- начинаем! Венька не понял, какую они задачку решили, кто такой Станиславский и зачем в театре система, но Белобородка показался ему человеком добрым и слегка выпившим. Он поделился с Шуркой, и они решили, что не ошиблись.
-- Положение у нас сложное, даже критическое, -- начал руководитель, забираясь на сцену, -- добавьте в центр! -- скомандовал он, и, как по волшебству, что-то щелкнуло, и вспыхнул свет. -- Так. Положение сложное. Времени в обрез, как во всяком театре перед премьерой. Но мы должны сделать подарок зрителям и поэтому репетиции через день в пять, а по воскресеньям с одиннадцати и до упаду! Согласны?-- Вместо ответа кто-то тихо спросил из зала:
-- А костюмы?
-- Костюмы. Костюмы всегда проблема перед премьерой, но я надеюсь, что мои старые друзья меня выручат и дадут напрокат за умеренную плату, как растущему коллективу, основные костюмы, а остальное -- мамы, папы, бабушки, соседи и собственные руки. Чем больше людей мы вовлечем в наше дело, тем прекраснее получится праздник! -- он помедлил прошелся по сцене, и видно было, что ходит он не обычной походкой, а как-то вышагивает -- движется... -Итак. Вот пьеса. Самуил Маршак "Двенадцать месяцев" -- отличная идея, масса характеров, юмора, прекрасный язык, -- он прищелкнул пальцами... Людям всегда не хватает тепла... особенно зимой... -- добавил он совсем тихо... и если, хотя бы в мечтах, удается обмануть, вернее, перехитрить мороз... ладно, остальное -- по ходу дела. Сейчас все запишут свои адреса в тетрадке у Верочки, моей верной ученицы и помощницы, а мы пока начинаем по очереди читать пьесу, чтобы понять, кто есть что! -- И он улыбнулся, спрыгнул в зал, устроился в третьем ряду посредине и дал рукой отмашку... На третьей репетиции, когда Александр Михалыч сам показывал на сцене, как должна капризничать королева, дверь приоткрылась. Все обернулись на скрип. В проеме показалась голова в шапке, под которой трудно было рассмотреть лицо, но Венька сразу его узнал -- это был тот, через которого опрокинулась Нинка.
-- Войти! -- Скомандовал Белолбородка. -- Шапку долой! -- Тот скинул шапку. -Имя?! -- Юра ...-- Юрий...-- поправил Белобородка и ждал -- Бердышев, -последовало незамедлительно. -- Входите. А вообще во время репетиции или сценического действия... -- он поднял палец, -- Только с разрешения руководителя... актеры нужны. Театру всегда нужны люди! Входите! "Это один из тех, четверых! -- Зашептал Венька на ухо Шурке. тот уже знал обо всем с его слов. -- Я выйду посмотрю вокруг, -- прошептал Шурка и плавно исчез, воспользовавшись перерывом, и Венька вместо рукава, эа который пытался удержать товарища, ухватил воздух. Выследили, -- думал он, и как-то противно засосало в животе. -- Нарвался. -- Шурка вернулся через минуту и отрицательно покачал головой -- Никого! Надо раньше уйти!" Раньше уйти не удалось. Новичку, как и Шурке, досталась бессловесная, но полная жизни и движения, по замыслу режиссера, роль одного из месяцев. Венька Вороном сидел на суку, т.е. на двух табуретках, поставленных одна на другую, и при каждой реплике, в основном состоявшей из раскатистого Кар-кар, смотрел вниз, чтобы, в случае чего, спрыгнуть поудачнее. Он внимательно слушал все поучения режиссера и особенно гордился, когда Белобородка кричал ему: "Не так каркаешь! Творчески подходи к обстановке! Реагируй, реагируй! Проживай действие!"...
Теперь дни, заполненные театром, пролетали незаметно -- все слилось в одну длинную репетицию. Тут же готовили нехитрый реквизит. Приготовили настоящий мох из леса для полянки во время оттепели, его наклеили на фанеру, а в день спектакля решили его подновить зеленой тушью, а огромный нос ворона покрасили черной тушью. Королеве соорудили корону из цветной фольги -немало конфет пришлось раздобыть девчонкам и съесть, чтобы освободить фантики. Каждый предлагал какую-нибудь хитрость на пользу дела, а Белобородка похваливал, приходил раньше всех и уходил последним. Конечно, любопытные ребята пытались выяснить, кто он, откуда взялся, и правду ли говорят, что до войны в Москве ставил спектакли. Но кто говорил одно, кто другое. Приезжал он на электричке, и единственно, что знали точно, что живет один и приехал к ним из Сибири.
Ремесленник Юрка приходил в обычном пальто, в таких ходили все ребята, Ни разу за ним не притащились его дружки. Он оказался белобрысым, субтильным, молчаливым мальчишкой, ловко пилил фанеру по начерченному контуру, приклеивал, прибивал, возился с большими фонарями, помогая монтеру-осветителю. Венька заметил, что он старался на него не смотреть. Роль у него была бессловесная, но Белобородка сказал, что "тем труднее ее воплотить -- тут за текст не спрячешься, а вот отыгрывать все, что происходит на сцене, надо! Ведь чудо происходит -- среди зимы наступает весна, цветы цветут!" Но все же обещал ближе к премьере каждому бессловесному дать хотя бы по реплике -- "Возьму грех на душу! Самуил Яковлевич меня простит!" Он так это произнес, что каждому стало ясно личное знакомство с самим Маршаком!
