Чтобы защитить себя от возможных рисков?
– Могу.
– Это должно развеять ваши страхи. И дядины.
– Я ненавижу, когда меня обманывают.
– Вы говорили, что вы с Адрианом понимаете друг друга с полуслова. Что вы одинаково устроены. Что он точно знает, что вы чувствуете, и наоборот.
– Да.
– Значит, он тоже должен быть добрым и великодушным.
– Да.
– И ему тоже должно быть больно, когда его доверием злоупотребляют.
– Да. Он это говорил. Мы с ним в этом похожи.
– Тогда как он может подвергнуть вас чему-то, чего не выносит сам? Надо быть полным извращенцем. Он кажется вам извращенцем?
– Нет. Он сказал, что хотел бы найти какое-то место, где можно было бы принимать людей, которые оказались в трудной жизненной ситуации или которым просто нужна передышка. Выдохнуть, вновь обрести уверенность в себе. Среди прочего – с помощью зоотерапии. Адриан заметил, как его собака помогает людям расслабиться. Он мне рассказывал об избитых женщинах и инвалидах.
– И в вашем старом доме это было бы возможно?
Ей хочется строить вместе с ним, подпитываться его нежностью и отдавать свою взамен. Она уверена, что план, который начинает вырисовываться у нее в голове, – одна из самых прекрасных картинок, виденных ею за долгое время. Пчелы, мед, природа, лес, дом, в котором все нужно будет переделать под пристальным взором пожилого господина на скамейке, новая жизнь, которую предстоит придумать, с этим мужчиной и его собакой.
Привет, Адриан.
Ты говорил, что живешь в служебной квартире.
А если ты уволишься, что будет с квартирой?
Привет, Капуцина.
Я должен буду ее отдать вместе с формой, что вполне логично.
Где ты будешь жить?
Как раз подыскиваю варианты.
Мой дом слишком велик для меня одной, ты сам говорил.
Думаю, в нем найдется для тебя местечко…
Это чудесно, но получится ли у нас жить вместе?
Я не уверена!
И потом, я не один. Еще есть Блум.
Вот именно.
Ты хочешь, чтобы я оставил тебе собаку, а сам подыскал себе квартиру?
О! Неплохая мысль!
Хитренькая!
Я подумаю.
Ты уже пыталась впарить мне огромную машину. Теперь вот еще и совместное проживание.
Ты уверена? А что, если я обычный нахлебник, мерзавец, который манипулирует тобой ради денег?
Это так?
Нет, конечно!
Ну, тогда все в порядке.
Подумай.
Я – за!
Глава 78
Чертова жертвенность
Январь всегда пролетает с невероятной скоростью. Кончаются праздники, и хочется взять паузу, восстановиться после застолий и поздних пробуждений, но наступивший год никого не ждет, стремительно несется к февралю. Мне в кои-то веки удалось увильнуть от дежурства на Рождество и Новый год, так что я сказочно провел время с Капуциной. Уже середина января, и я снова иду к Диане. Мы не виделись четыре недели. Она выглядит отдохнувшей, не такая изможденная, как в декабре. Я решаюсь пожелать ей счастливого Нового года без приливов жара. Она смеется и сообщает, что с мучениями покончено – она начала принимать гормоны. И добавляет, выразительно подмигнув, что иногда нужно собраться с духом и лицом к лицу встретить свои страхи.
Намек понят!
– А вам чего пожелать?
– Пожалуй, оставлю свои пожелания при себе.
– Что это вы вдруг стали таким недотрогой?
– Это очень личное. Скажем так, сексуального плана.
– Разве секс – что-то более личное, чем самые сокровенные мысли, кошмары, страхи, о которых вы мне столько лет рассказываете?
Она права. Секс не интимнее, чем все остальное, он просто табуирован. Я рассказываю о неустойчивой эрекции и о своем стыде. Об ощущении, что я недостаточно мужественен. О страхе – что подумает Капуцина.
– Она смеялась над вами? Была разочарована? Что-то сказала?
– Нет, наоборот. У нее тоже все пошло не слишком гладко, если вы понимаете, о чем я.
– Это был ваш первый раз?
– Да.
– У вас обоих осталось плохое воспоминание?
– Да нет, наоборот. Мы посмеялись. С ней все просто. Ей как будто достаточно крепких объятий.
– А вам?
Я привязываюсь к Капуцине как к подруге, младшей сестре, части меня самого – и мне просто необходимо ее оберегать. Мысль, что кто-то может причинить ей боль, что она может страдать после всего пережитого, что я могу ее потерять, невыносима. Как бы мне хотелось набить морду этому Симоне, который на свободе, который убил ее родителей и ничем не поплатился.
– Так и не знаю, надо ли рассказать ей, что я раскопал. Сколько ни ломаю голову, у меня нет ответа.
– Спросите себя: что ей принесет это открытие?
– Правду.
– Вам трудно держать что-то от нее в секрете?
– Немного.
– Вы боитесь, что скрытность подорвет ваши отношения? Но скрытность присутствовала с того момента, как вы начали совать нос в это дело, и не помешала вашему расследованию.
– Это точно.
– Как она воспримет эту правду? Вы говорите, что очень хорошо друг друга понимаете. Поставьте себя на ее место.
– Я бы страшно злился, возмущался несправедливостью, хотел, чтобы он за все заплатил, – что совершенно невозможно, так как дело закрыто. Ну, и это пробудило бы печальные воспоминания.
– Вы хотите, чтобы она все это почувствовала?
– Нет, наоборот. Я хочу, чтобы она была спокойна, умиротворенна и счастлива.
– Вот вам и ответ.
– Тогда почему меня распирает от злости, с тех пор как я узнал правду? Почему я не могу просто забыть об этом, сделать вид, что ничего не было?
– Что вы чувствуете по отношению к младшему Симоне, который оказался в тюрьме?
– Это ужасная несправедливость.
– Но ведь он сам это допустил.
– Он пожертвовал собой, у него не было выбора.
– Ну-ну!
Чертова жертвенность, о которой мы говорим все эти годы. Это она заставила меня идти в армию, чтобы быть как отец, не разочаровать его, занять его место. А еще мне было невыносимо видеть, как люди страдают, и не помочь им, не защитить. Неважно, близкие или чужие. Защищать, оберегать, забывая о себе, лишь бы искоренить всю ту несправедливость, что сводила меня с ума. Жертвенность, которая чуть не убила меня, которая изводит меня после Мали. Я уже осознал, что дальше так продолжаться не может. Подал в отставку. Ищу себе другое занятие. Но Диана давит на больное. На рану, которая еще не затянулась. Это долгий путь. Невыносимо долгий. Как было бы здорово ставить в голове галочки – отмечать, что мне подходит, что не подходит, – и переформатировать себя по обновленным настройкам по мере их осознания.
– Мы бы остались без работы, если бы пациенты решали свои проблемы, ставя галочки в таблице, как будто это лото! А что вы можете сделать, чтобы утихомирить свой гнев?
– Ничего. Дело не возобновят. Нет никаких доказательств. Кроме показаний старика из дома престарелых.
– Знаете, я думаю, что для этого молодого человека, отбывшего срок в тишине и безразличии, ваш приход, сам факт того, что вы знаете правду, что вы ему об этом сказали, уже принес огромную пользу.
– Но справедливость не восстановил.
– Даже Супермену не под силу спасти мир. Этот старый господин отдал вам папку, сказав, что не хочет уносить это дело с собой в могилу. Свою часть он выполнил. И вы тоже. Может, и вам оставить эту папку?
– Кому?
– Просто сжечь?
– Я все равно не могу отделаться от чувства собственного бессилия.
Она хватается за это слово, чтобы вернуться к моей сексуальной жизни. Вечно ко всему цепляется, к каждому слову. Она объясняет, что потенция бывает несовместима с желанием защитить любимую, потому что, проникая в ее тело, пусть и по взаимному согласию, ты получаешь на него какие-то права.
– Возможно, ваше стремление ее защитить настолько сильно, что вы не осмеливаетесь делать резких движений. Но секс – это движение, встряска, голые тела, натиск на линии обороны, в котором
