Переговоры в отделении "Бэнк оф Америка" на Силом-роуд по результативности оказались ещё ничтожнее, чем с Жоффруа Лябасти-младшим. Представители отделения были готовы пойти на продажу земельных участков, заложенных у них "Ассошиэйтед мерчант бэнк". Однако, при двух условиях. Первое: необходимо судиться. Второе: перед этим следует в суде же определить саму возможность судиться вообще. То есть сказали и да, и нет. А отсрочка продажи земли с аукциона им обходится недешево. Обслуживание залога - налоговые платежи, содержание и прочее - тоже стоит денег. Севастьянов чувствовал, что банку выгоднее выжидать. Чего именно? Того момента, когда Амос Доуви, набравший кредитов от имени "Ассошиэйтед мерчант бэнк", окажется на свободе? То есть можно допустить, что деньжата, сто восемнадцать миллионов долларов, все же не испарились?
Беседу в этом направлении Севастьянов провел на свой страх и риск. Однако теперь телекс из Москвы определенно предписывал сделать именно это. Такое распоряжение могло быть дано только с ведома генерального. И пусть команда поступила задним числом, действия Севастьянова будут сочтены в любом случае правильными, потому что теперь они не самовольные.
Хоть здесь облегчение и просвет от московских подзатыльников. Как сказал бы Петраков - ничтожный, но кредит доверия. Кто там поддержал его, Севастьянова? Или наоборот - кто сует палки в колеса, отправив столь важный для петраковского дела телекс с заведомым опозданием? С другой стороны, опоздание могло и не быть заведомым. Оператору Севастьянова после получения его электронного послания тоже ведь требовалось время, чтобы через своего агента влияния в российских банковских структурах подтолкнуть дирекцию "Евразии" к нужному решению.
Дроздов, появившийся за стеклом рядом с дежурной, кивнул на бумажку с телексом и спросил в микрофон:
- Тучи рассеиваются? Или как?
Он, что же, втихую прочитал телекс? Севастьянов пожал плечами.
Дроздов помахал рукой, чтобы Севастьянов его дождался. А когда появился, с высоты своего роста как-то странно спросил:
- По дому не заскучали?
- Через три-то дня? - усмехнулся Севастьянов.
- Тоска по дому - чувство патриотическое. Его можно классифицировать даже как вполне государственное переживание... Об этом принято говорить за рубежом с консулами... Духовно очень здоровое чувство.
- И сладенькое, - добавил появившийся уже без чайных роз Шемякин. Он исчез, пока Севастьянов читал телекс. - Обратите внимание, как приторны мелодии про любимую родину... А? Или я не прав?
- Дерзишь? Вытираешь ноги о святое? - спросил Дроздов. - Да ещё коррумпируешь техаппарат загранучреждения, подсовывая цветы и расточая комплименты заведующей канцелярией, находящейся при исполнении? Не боишься вести себя опрометчиво? Наглость и распущенность прессы безграничны...
Они перебежали под дождем назад, в консульский флигель.
Вымокший Дроздов курил в обычной манере - не вынимая сигареты изо рта. Его глаза щурились от дыма.
"Ну и тип", - подумал Севастьянов.
Сквозняк от кондиционера шевелил список телефонов внутренней посольской связи, приклеенный скотчем на стене. Пятым стоял номер библиотеки. Напротив указывалось - "К. Немчина". Аппарат стоял прямо под списком.
- С твоего разрешения я перегоню машину с улицы в посольский гараж? спросил Шемякин Дроздова. - Постоит недельку, можно?
- Запрещено правилами безопасности. Но не разрешаю по личным мотивам. Из ревности.
- Тогда спасибо за разрешение не по личным мотивам. Скажу дежурному, чтобы пропустил в ворота!
Теперь они остались втроем - Севастьянов, консул и где-то в глубине старого особняка, почти невидимого за дождем, Клава у телефона под номером пять.
- Хотел спросить... хотел вот что спросить, - сказал Дроздов. - Кофе на дорожку попьем?
- Да когда же? Сейчас борзописец загонит машину, заберу из багажника чемодан, и на аэродром. Нужно ещё такси перехватить. Времени в обрез...
- Вот тоже герой, - сказал врастяжку Дроздов.
- Кто герой? Шемякин?
- Ну, да... Только у него увели жену, а ты уводишь чужую...
Севастьянов ощутил отвратительную оскомину во рту, да и что было говорить?
Консул отошел к зарешеченному окну, согнулся, всматриваясь в дождь. Добавил скучным голосом:
- Дар у него редкий. Может, стервец, писать с натуры. И пишет. В газете, конечно, гибнет, там это не нужно... Работай он в Европах или Америках, ну хоть в Япониях или Китаях, все было бы нормально. А тут дикость и отчуждение для женщины с образованием и взглядами. Даже не Лиссабон. И не Алентежу. Вот Шемякин и остался один... А вы, значит, давно знакомы с Клавой Немчиной?
- Разве заметно?
- Ее мужу стало заметно вчера, - ответил Дроздов буднично. Возможно... возможно, я не должен этого говорить, но он мне пожаловался... Впрочем, вчера и мне это стало заметно. Еще больше, чем ему. Вы ведь встречались в этом городе? Я не имею в виду вчерашний ужин... Не подумайте плохого, никто за вами не следил, и никто на вас не настучал. Я уже сказал: это было заметно.
- Спасибо за откровенность.
- Вот так-то, - молвил Дроздов. - Компания у вас с Шемякиным самая подходящая...
Получилось, что он жалеет сразу обоих - Шемякина и Севастьянова.
- Можете набраться наглости и попросить передать прощальный привет, сказал Дроздов, придавливая сигарету в пепельнице с окурком, на котором алела губная помада. Курила в посольстве только одна женщина, к которой и ходил с розами Шемякин.
Перехватив взгляд Севастьянова, консул добавил:
- Заведующая канцелярией - моя жена... А у Немчин я был вчера один, потому что мы отправляем курьеров в Москву и у неё много работы... Ну что, Бэзил, готов?
Вопрос относился к Шемякину, вернувшемуся со своим и севастьяновским чемоданами.
- Под ливнем сложно ловить такси, - сказал Дроздов. - Радуйтесь! Даю машину с водителем...
Разговаривать в консульском лимузине при водителе не хотелось, но Севастьянов превозмог себя. Не из вежливости. А потому, что лучше ни о чем не думать и говорить о пустяках.
- Извините... э-э-э... Бэзил, - сказал он. - Почему вас зовут этим странным именем?
- Хэ! Василием я был давным-давно, никто и не помнит, когда, хотя по паспорту я, конечно, Вася. Сложилось... Учился в иностранной школе, в Шанхае, родители до войны оказались в эмиграции... Я хочу сказать, до второй мировой войны. А теперь при моей работе здесь это удобно. Бэзил сподручнее произносить.
Машина стояла в раздвинувшихся посольских воротах - у водителя не получилось втиснуться в транспортный поток, вырвавшийся из-под светофора на Саторн-роуд.
- Черт бы их побрал! - сказал водитель.
- Что? - спросил Шемякин.
- Да черт бы побрал это движение!
- Не тужи, старина... В Москву вернешься - увидишь: там теперь такое же. Успеем, не нервничай.
Все-таки они припозднились, хотя скоростную дорогу в аэропорт Донмыонг наводнение не затронуло. Дикторский голос взывал из-под сводов зала вылетов:
- Следующих рейсом Ти-Джи четыреста тринадцать Бангкок-Сингапур-Джакарта господ Чон, Кау, Тан, Ео и Ю, а также Себастьяни и Шем Ки Ян просят срочно пройти на посадку, ворота четыре! Господ Чон, Кау, Тан, Ео... Шем Ки Ян... Последний вызов!
Шаркая по кафелю лакированными штиблетами, придерживая локтями развевающиеся полы клубных блейзеров с золочеными пуговицами и неимоверными разрезами до лопаток, оглядываясь и кланяясь кому-то позади, к пограничному контролю семенили господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю с коробками беспошлинного коньяка. Севастьянов и Шемякин ринулись следом. Самолет тронулся с места, когда тайка-стюардесса, улыбающаяся от счастья видеть на борту "запоздавших господ", рассаживала их в салоне.
- Здесь ваш капитан, - сказали динамики голосом первого пилота. Добро пожаловать на мой борт, я и экипаж сделаем все, чтобы ваш полет был приятным. Полетим над экватором, я предупрежу...
- Давайте на "ты", - сказал Севастьянову журналист. - Идет?
- Буду звать тебя Бэзил?
- А на дядю Васю я, может, и не отреагирую!
- Значит, ты до Джакарты?
- Вообще, туда. Но на сутки остановлюсь в Сингапуре... Визы у меня нет. По правилам, дадут в аэропорту на двадцать четыре часа. В Сингапуре управляют законники... Да ты знаешь, наверное. Тебя будут встречать?
- Должна быть машина из представительства. Поедешь со мной до города?
- По обстановке... Тамошний коллега обещал показать биржу... Говорят, она синхронизирована с Чикагской и Токийской с поправкой на разницу во времени.
- Верно говорят, - сказал Севастьянов. И подумал: "Не бывать мне больше на этой бирже. Не по чину теперь". - А в Джакарту надолго?
- Недели на две...
Севастьянов взял у стюардессы два стакана. Шемякин покачал головой, отказываясь от своего.
- Принципиально непьющий или закодирован от запоев? Это же "Алексис Паншин"! Оч-ч-чень советую... Французское сухое.
- В походе ни грамма, - сказал Бэзил и взял "Перье". - Выгонят на пенсию - буду строчить воспоминания. Каждая минута должна запомниться... Никаких загулов до тех пор! Только танцы...
