дну в одиночестве, бодро шагая при бледно-зеленом свете и с любопытством тыкая тростью в морские анемоны.
А потом она подумала о его работе с картами, о морских змеях, изображенных в центре Атлантического океана; о Нептуне, царственно расположившемся на волне с трезубцем в руке и короной на седых волосах. И пока она размышляла, царственные черты лица Нептуна расплывались, лицо округлялось, становясь одутловатым, а когда он повернулся к ней, Элизабет увидела перед собой удивленное лицо изменившегося Генри. Он сидел, съежившись, на гребне волны, стуча зубами от холода, – без жилета и костюма в полоску. И жалобно чихал.
Бедняжка Генри. Ее сердце сжалось от боли. Кто позаботится о нем там, внизу, среди этих скользких, ленивых морских тварей? Кому там есть дело до его рассказов о том, что приливы контролируются Луной и что от нее же зависит плотность атмосферного давления? Она с нежностью вспомнила, что Генри с трудом переваривает моллюсков.
Ветер снова усилился, юбки Элизабет взмыли вверх, их раздувало от яростных порывов. Она опасно наклонилась и, отпустив перила, пыталась справиться с юбками. Ее ноги то отрывались от дощатого пола, то опускались, то опять отрывались, пока ее окончательно не унесло ветром вверх и она не полетела, как бледное лавандовое семечко, над волнами в открытое море.
И с тех пор никто не видел Элизабет Минтон, которая в восторге улетала ввысь, сдуваемая то в одну, то в другую сторону, а цвет ее лавандового платья сливался с лиловым оттенком дальних облаков. Ее пронзительно-ликующее женское хихиканье смешалось с низким булькающим смешком Генри, который проносился прямо под ней на уходящей волне…
День клонился к вечеру. Элизабет внезапно почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.
– Пойдем домой, Элизабет, – сказал Генри. – Уже поздно.
Элизабет покорно вздохнула.
– Уже иду, – ответила она.
Супермен и новый зимний комбинезон Полы Браун
Когда началась война, я училась в пятом классе гимназии Энни Ф. Уоррен в Уинтропе и зимой получила награду за лучший эскиз значка Гражданской обороны. Той же зимой Поле Браун купили новый комбинезон, и даже сейчас, тринадцать лет спустя, я помню противоречивые события тех дней ярко и отчетливо, как в калейдоскопе.
Я жила со стороны залива, на Джонсон-авеню, напротив аэропорта Логан, и каждый вечер перед сном вставала на колени у западного окна своей спальни и подолгу смотрела на огни Бостона, залитого светом и сверкающего по другую сторону темного водного пространства. Закат окрашивал в розовый цвет флаг над аэропортом, а шум волн терялся в постоянном гуле самолетов. Меня приводили в восторг сигнальные огни вдоль взлетной полосы, а когда становилось совсем темно, я не отводя глаз смотрела, как красные и зеленые светящиеся точки взмывают в воздух и падают, словно метеоры. Аэропорт был моей Меккой, моим Иерусалимом. Целыми ночами я грезила о небе.
Тогда мне снились цветные сны. Мама считала, что мне полезно много спать, потому я отходила ко сну ничуть не уставшая. Лежать в полумраке в своей постельке, погружаясь в дремоту, и заказывать себе очередной сон – это было для меня лучшее время суток. Мои полеты во сне были убедительны, как пейзажи Дали, и настолько достоверны, что я просыпалась от шока: у меня перехватывало дыхание, когда я падала с огромной высоты, как Икар, и, оказавшись в критический момент в мягкой постели, испытывала радостное облегчение.
Эти ночные приключения в пространстве начались с приходом в мои сны Супермена, научившего меня летать. В шуме и свисте ветра он появлялся предо мной в сверкающем синем костюме и плаще, удивительно похожий на дядю Фрэнка, жившего со мной и мамой. В волшебном жужжании его плаща слышался шум крыльев сотни чаек, моторов тысячи самолетов.
Я не была единственной поклонницей Супермена в нашем квартале. Дэвид Стерлинг, мальчик-отличник, живший дальше по улице, так же как и я, был влюблен в поэзию полета. Каждый вечер перед ужином мы слушали по радио передачу о Супермене, а утром по пути в школу придумывали собственные приключения.
Гимназия Энни Ф. Уоррен располагалась в стороне от основной магистрали на черной гудронной улице в красном кирпичном здании, окруженном пустыми, засыпанными гравием детскими площадками. Мы с Дэвидом нашли идеальное место у парковки для игр в Супермена. К тусклому черному ходу вела длинная тропа, которая прекрасно подходила для внезапных похищений и неожиданных спасений.
Во время перерыва мы с Дэвидом держались особняком, не обращая внимания ни на мальчишек, гоняющих мяч на гравиевой площадке, ни на хихиканье играющих в вышибалы девочек. Наши суперменские игры делали нас изгоями и одновременно давали ощущение некоего превосходства. Злодеем мы сделали Шелдона Фейна, болезненного маминого сынка из нашего квартала, которого не принимали в мальчишеские игры, потому что, когда кто-нибудь до него дотрагивался, он начинал реветь, да еще умудрялся падать и в кровь разбивать пухлые коленки.
Поначалу нам приходилось подсказывать Шелдону, что делать, но он довольно быстро сообразил что к чему и стал настоящим экспертом по части разных истязаний, причем часто действовал самостоятельно, выходя за рамки игры и своей роли в ней. Он отрывал крылья у мух и лапки у кузнечиков, а изувеченных насекомых держал в банке под кроватью и при желании всегда мог вытащить ее и полюбоваться их муками. Мы с Дэвидом никогда не играли с Шелдоном, кроме как на переменах. После школы мы оставляли его с его мамой, леденцами и беспомощными насекомыми.
В это время мой дядя Фрэнк продолжал жить с нами, дожидаясь призыва в армию, и я была уверена, что он невероятно похож на Супермена, сохраняющего инкогнито. Дэвиду это сходство не казалось таким очевидным, но и он признавал, что дядя Фрэнк самый сильный мужчина из всех, кого он когда-либо знал, и к тому же знает много фокусов вроде исчезновения конфеты под салфеткой, а еще может ходить на руках.
В ту зиму была объявлена война, и я помню, как сидела с мамой и дядей Фрэнком у радиоприемника, охваченная странным предчувствием. Голоса родных звучали тихо и серьезно: речь шла о самолетах и немецких бомбах. Дядя Фрэнк сказал, что немцев в Америке скорее всего на время войны посадят в тюрьму, а мама вспомнила об отце, повторяя снова и снова: «Как я рада, что Отто не дожил до этого; хорошо, что он не увидит, до чего все дошло».
В школе мы стали рисовать эскизы значка Гражданской обороны, и вот тогда я обошла Джимми Лейна из нашего квартала и получила награду. Иногда нас учили, как вести себя во время воздушного налета. Звучал пожарный колокол, и мы, захватив с собой одежду и карандаши, спускались по скрипучим ступеням в подвал, где рассаживались в
