разных углах, по цвету нашивки, а карандаши вставляли между зубами, чтобы при налете случайно не прикусить язык. Дети из младших классов начинали плакать, потому что в подвале было темно: светили лишь тусклые голые лампочки на черном каменном потолке.
Угроза войны ощущалась во всем. На переменах Шелдон становился нацистом, копируя гусиный шаг из кинофильмов, однако его дядя Мейси действительно находился в Германии, и миссис Фейн вся извелась и стала на себя не похожа, узнав, что брат в тюрьме и никаких известий о его судьбе нет.
Зима тянулась медленно. С океана дул сырой восточный ветер, и снег таял, не успев как следует покрыть землю. В пятницу перед Рождеством Пола Браун устраивала ежегодную вечеринку в честь своего дня рождения, и меня, как и остальных детей нашего квартала, пригласили на праздник. Пола жила напротив Джимми Лейна на Сомерсет-Террас, и никто в нашем квартале не любил ее, потому что она была выскочкой и задавакой. У нее была бледная кожа, длинные рыжие косички и водянистые голубые глаза. Она встретила нас у дверей своего дома в белом кисейном платье, ее рыжие волосы были завиты напоминающими колбаски локонами и перевязаны атласной лентой. Прежде чем мы сели за стол с тортом и мороженым, она стала хвастаться полученными подарками. Похоже, им конца не было: ведь ей дарили еще и подарки на Рождество.
Пола пришла в восторг от нового зимнего комбинезона, который тут же примерила. По ее словам, небесно-голубой комбинезон был прислан в серебристой коробке из Швеции. На куртке спереди были вышиты розовые и белые цветы и синие птицы; вышивка была и на брюках. К комбинезону также прилагались шапочка и варежки из ангоры.
После десерта отец Джимми Лейна устроил нам дополнительное развлечение и повел в кино. Заранее оповещенная об этом мероприятии мама, прежде чем меня отпустить, выяснила, что в кинотеатре идет «Белоснежка», и успокоилась, но о включенном в программу военном фильме ей ничего не было известно.
Фильм был о наших военнопленных, которых пытали японцы, не дававшие им ни есть, ни пить. И если наши игры в войну и радиопередачи были придуманными, то здесь разворачивалась подлинная история. Я заткнула пальцами уши, чтобы не слышать стонов голодных, умирающих от жажды людей, но не могла оторвать глаз от экрана.
В конце концов заключенным удалось вытащить из стропил тяжелое бревно и пробить им глиняную стену. Они тут же бросились к фонтану во дворе, но, как только первый из них добрался до воды, японцы открыли по людям огонь, они смеялись и топтали несчастных ногами. Я сидела у прохода и, не выдержав, опрометью побежала в женский туалет, встала на коленки перед унитазом, и меня вырвало тортом и мороженым.
Вечером, когда я легла спать и закрыла глаза, в моем мозгу тут же всплыла картина из жизни военнопленных: люди со стоном пробивали в стене брешь, а их убивали у струящегося фонтана. И сколько я ни думала о Супермене перед сном, сколько ни призывала его, воин в сверкающем одеянии не прилетал, чтобы покарать в священном гневе желтолицых убийц, прокравшихся в мой сон. Утром я проснулась в мокрых от пота простынях.
В субботу было ужасно холодно, от серого неба исходила угроза снегопада. Днем я возвращалась домой из магазина, сжимая в варежках окоченевшие пальцы, и тогда-то увидела детей, игравших в китайские пятнашки перед домом Полы Браун. Пола прервала игру и окинула меня холодным взглядом.
– Нам нужен еще один человек, – сказала она. – Будешь играть? – И она стукнула меня по лодыжке.
Безрезультатно побегав некоторое время, я наконец осалила Шелдона Фейна, наклонившегося, чтобы застегнуть боты на меховой подкладке. Из-за ранней оттепели снег на улице растаял, и на мостовой скрипел песок, насыпанный снегоуборочной машиной. Перед домом Полы блестело черное масляное пятно, оставленное чьим-то автомобилем.
Мы носились по улице, отбегая на бурые открытые лужайки, когда приближался водивший. Джимми, выйдя из своего дома, какое-то время наблюдал за игрой, а потом присоединился к нам. Каждый раз, когда ему выпадало водить, он старался поймать именно Полу в ее небесно-голубом комбинезоне, а она визжала и смотрела на него широко раскрытыми, водянистыми глазами. Один раз, когда Джимми подбежал, чтобы осалить ее, она не посмотрела под ноги и поскользнулась на масляном пятне. Мы все замерли, когда она упала на бок и застыла, как в игре «Море волнуется». Все молчали, и некоторое время только гул самолетов слышался в небе над заливом. Тусклый зеленоватый свет уходящего дня опускался холодными, неумолимыми оконными ставнями.
Комбинезон Полы промок и с одной стороны был испачкан черным маслом. Варежки из ангоры стали похожи на шерсть черной кошки. Пола медленно села и обвела нас глазами, словно кого-то выискивая. Вдруг ее взгляд остановился на мне.
– Это ты, – сказала она уверенно, – ты толкнула меня.
На минуту повисло молчание, и тут ко мне повернулся Джимми Лейн.
– Да, это ты, – проговорил он с насмешкой. – Ты толкнула.
Шелдон, Пола, Джимми и все остальные смотрели на меня, и в глазах у них светилась странная радость.
– Это ты! Ты толкнула ее, – повторяли они.
И даже после моего крика: «Я ее не толкала!» – они стеной двинулись в мою сторону, скандируя: «Это ты, да, это ты, мы все видели!» В их лицах не было пощады, и я засомневалась, точно ли Джимми толкнул Полу или она сама упала. Я не была уверена. Я ни в чем не была уверена.
Я пошла прочь от них, пошла домой, решив идти спокойно – не бежать, но тут почувствовала, как крепкий снежок ударил меня в левое плечо. Потом еще и еще. Я прибавила шаг и завернула за угол. Впереди меня ждал мой темно-коричневый дом с черепичной крышей, а внутри – мама и дядя Фрэнк, приехавший в отпуск. И тогда в этот холодный сырой вечер я пустилась бежать к ярко светящимся окнам, к моему дому.
Дядя Фрэнк встретил меня в дверях.
– Как поживает мой любимый пехотинец? – спросил он и подбросил меня так высоко, что я задела головой потолок. В его голосе было столько любви, что она затопила обидные крики, все еще эхом отдававшиеся у меня в ушах.
– Прекрасно, – солгала я, и он стал учить меня приемам джиу-джитсу, пока мама не позвала нас ужинать.
На белую льняную скатерть поставили свечи, и отблески огня нежно играли на столовом серебре и бокалах. В темноте за окном нашей столовой я видела отражение другой комнаты, где люди смеялись и разговаривали под уютной охраной света, объединенные его несокрушимым блеском.
Неожиданно позвонили в дверь, и мама встала, чтобы узнать, кто это. Из прихожей до меня донесся громкий, отчетливый голос
