даже залежалой проспиртованной ваты, чтобы обработать хотя бы одну из его ран. Поможешь мне донести его до автомобиля и иди на все четыре стороны!
– Извините, доктор, но подождите, подождите…
– Чего ждать? Пока он умрет?
– Обождите, доктор, обождите… Вас, меня или нас обоих могут обвинить в убийстве.
– Это невозможно! Что за глупости! Я расскажу им, как было дело. Доктор Муса ал-ʻАскари никогда никому не лгал!
– Извините, доктор, но этот человек умрет по дороге, если он, конечно, еще жив. Я и Вы… мы с Вами… просто-напросто пропадем из-за него.
– Ничего не хочу слышать. Я довезу его до больницы живым или мертвым. Быстро помоги мне дотащить его до машины.
ʼАбу Фархат сдался. Он обреченно взял за плечи молодого человека, я ухватился за его ноги. Немного повременив, садовник предложил самостоятельно донести его до автомобиля, однако, увидев выпавшую часть внутренностей бедолаги, решил сменить тактику и взвалил его, с моей помощью, на свою спину. Я в последний раз обернулся в сторону залитых кровью булыжников. На камнях лежал мертвый, растрепанный, но невероятно красивый щегол; на его клюве бессмысленно застыла большая капля крови.
Уже в автомобиле ʼАбу Фархат посоветовал остановиться у ближайшего отделения полиции и рассказать блюстителям правопорядка обо всем случившемся. Так мы и сделали. Сержант, следуя инструкции, сразу же вызвал бригаду «Скорой помощи» и прокурорский наряд, который должен был сопроводить пострадавшего в больницу.
«Скорая» приехала достаточно быстро. Пока врачи споро несли моего нового знакомого к красно-белой машине, сержант с видимым усердием записывал наши с ʼАбу Фархатом показания. Закончив составление протокола, он поднял голову и, обращаясь ко мне, сказал:
– К сожалению, господин доктор, я не могу Вас сейчас отпустить. С Вами должен поговорить прокурор. Он – единственный, кто располагает в этом случае правом принимать решения.
Я сразу же вспомнил про предостережения ʼАбу Фархата.
– Но я же рассказал Вам буквально обо всем: не упустил из виду ни одной детали происшествия. Я никогда не лгу! Я просто обязан немедленно вернуться домой. Мои нервы изведены до предела, а моя одежда заляпана кровью.
– Потому-то Вы и нужны нам в этом самом состоянии и в этой самой одежде.
– Хорошо. Но в чем вина ʼАбу Фархата? Пускай хотя бы он вернется домой к семье. Он живет далеко в горах, у него нет соседей, а ведь день скоро закончится.
– Он тоже нам нужен. Господин доктор, давайте, если Вы не возражаете, мы все отправимся в больницу на Вашей машине.
Я повиновался приказам. Да и как тут было не повиноваться? Было такое чувство, словно железные тиски сжимают мое горло, словно целая гора с удовольствием давит мою грудную клетку. Я по-разному представлял свой Последний день, но ни в одном из его сценариев не было места ни полиции, ни спасению жизни незнакомцев. К тому же мне неоднократно доводилось слышать истории про полицейских, что пытают людей, добиваясь от них признаний. Добавлю: невинных людей, которых настолько же глупо допрашивать по поводу не совершенных ими преступлений, насколько бессмысленно было спрашивать волка о «крови» Иосифа, сына Иакова.
Моя голова гудела, словно переполненный улей, я чувствовал, как она раздувалась и отекала, увеличиваясь в разы и разы. Мои мысли сбивались в хаотичной пляске, отодвинув на второй, а то и на третий план законы логики… И впрямь, почему человеческий закон так заботится о жизни и просто-напросто игнорирует достоинство личности? Тот же закон, насколько я помню, благословляет убийство сотен тысяч человек на войне и поощряет пытки тысячи сотен несчастных… Почему на земле развелось так много лжецов? Как лжец может вырвать правду из уст другого лжеца, а преступник – судить другого преступника? Разве не все люди приговорены к смерти нечеловеческим судом? Как тогда приговоренный к смерти судья может кому бы то ни было выносить смертный приговор?
Но самое главное: для чего мне общаться с прокурором, если сегодня я прощаюсь со своим Последним днем? Может ли прокурор задержать меня, запретить вернуться домой, встретить Руʼйа?.. Кто знает? Все возможно в дебрях этого сложного людского закона. Разве не лучше было бы мне оставить незадачливого охотника умирать, подобно сотне других людей? Может, я действительно совершил преступление, когда спас его от смерти? ʼАбу Фархат вполне мог быть прав…
Наконец в комнату вошел прокурор, и меня тут же вызвали. Этого мужчину я не раз видел прежде, но он сделал вид, будто вовсе меня не знает, видимо, чтобы внушить хоть какое-то благоговение перед «духом закона». Выслушав рассказ, слово в слово повторяющий недавний мой отчет перед сержантом, он приступил к допросу.
– Знали ли Вы потерпевшего раньше?
– Я никогда не видел его лица. До сегодняшнего дня, разумеется.
– Сотруднику полиции Вы сказали, что потерпевший – студент медицинского факультета Вашего Университета. Как Вы об этом узнали?
– Потерпевший сам рассказал мне об этом.
– Вы учили его?
– Конечно же, нет. Я преподаю философию, а он – студент-медик. Медицина не имеет отношения к философии.
– Авиценна был одновременно и философом, и врачом… Вы помните Ваш с ним разговор?
– Вначале мы беседовали об охоте.
– Вы любите охоту?
– Напротив, я призираю охоту и люто ненавижу убийство таких невинных существ, как птицы.
– А потерпевший, напротив, любил охотиться на птиц?
– Именно.
– Итак, завязался разговор.
– Достаточно невинный разговор.
– Вы его, конечно же, укорили. Разговор набрал обороты.
– Я уже сказал, что разговор был невинным.
– Да-да. Был невинным, но не закончился победой ни одной из сторон?
– Ни он меня не убедил, ни я – его.
– То есть, Вы расстались, не исчерпав конфликт.
– Можно сказать и так.
– Кто тот человек, что находился рядом с Вами и потерпевшим в машине?
– Это – ʼАбу Фархат, мой садовник.
– А! Вы хозяин горного сада? Небось, пострадавший охотился в Вашем саду, а ʼАбу Фархат столь нетривиальным образом заступился за птичек небесных?
– Нет. Мой сад находится в двух километрах от места происшествия. Поверьте, я специально вернулся в сад, чтобы попросить ʼАбу Фархата помочь мне с раненым.
– Все выясним, все выясним.
– Есть ли еще вопросы?
– Мы вернемся к допросу, как только получим заключение врача. Сейчас же Вы можете отдохнуть.
– Я хочу вернуться домой.
– Потерпите. Поскольку жизни потерпевшего все еще угрожает опасность, я вынужден вынести соответствующее постановление и задержать Вас и того мужчину, которого Вы называете своим садовником.
Эти слова поразили меня, словно удар молнии, от отчаяния я чуть было не потерял сознание. Как я жалел, что не располагаю силой ʼАбу Фархата и не
