ездил по пустым улицам, облокотившись левым локтем на открытое окно автомобиля. Ни радио, ни магнитофон в его желтом «опеле» не работали, чехлы на сиденьях были драные. Ветер шумел в кронах деревьев. «На самом деле, Люция, я тебя никогда не любил, – подумал Борис, глядя на отражение своего лица в зеркале над лобовым стеклом. – Никогда, совершенно точно, я тебя никогда не любил». Он раздавил в пепельнице сигарету и нажал на газ.
Неожиданно откуда-то с правой стороны выскочила ярко-красная «мазда», он даже не слышал ее приближения. Чувство, которое испытал Борис, когда она врезалась в бок его машины и по ветровому стеклу разбежался миллион серебристых капилляров, можно было назвать изумлением. Инстинктивно надавив на тормозную педаль, он с силой ударился грудью о руль и нажал при этом на сигнал. Гудок, пронзительно звучавший десяток секунд, придал всей ситуации еще более драматический характер. Вне себя от страха Борис выбрался из автомобиля.
Водителю красной «мазды» на вид было лет двадцать, максимум двадцать пять, и он выглядел еще более потрясенным.
– Ты что наделал, болван? – спросил Борис удивительно спокойным голосом. «П…дец!» – подумал он, глядя на покореженный кузов. Удивительно, но на самом деле он вообще не разозлился, и выражение гнева было всего лишь машинальной реакцией, совершенно не отражавшей его настроения. Он был в таком глубоком шоке, что сам не понимал своего состояния.
Вдруг он почувствовал тошноту и позывы к рвоте и присел на корточки возле машины. Минута проходила за минутой, а он продолжал сидеть на горячем асфальте, не чувствуя ничего, кроме мучительной боли в груди. Лишь спустя некоторое время он начал воспринимать голоса людей, собравшихся на месте происшествия и с любопытством разглядывавших его и разбитую машину. Фразы, которые он слышал, казались ему такими же бессмысленными, как отрывки программ, которые слышишь при переключении радиоприемника с одной частоты на другую.
– Мне бы надо было позвонить жене, – вдруг сказал он.
– Можете позвонить от меня, – услышал он голос женщины в бледно-зеленом застиранном халате. – Я живу рядом.
В гостиной, где было полутемно из-за большого лимона, стоявшего в кадке перед окном, Борис сел на диван, на котором валялся небрежно брошенный клетчатый плед. Женщина принесла две рюмки и доверху наполнила их прозрачной жидкостью.
– Хотите водки?
Борис без слов взял рюмку. Где-то жужжала невидимая муха. «Дорогому сыну Ивану, призванному в армию, по случаю его ухода на военную службу, всего самого лучшего желают его…» – доносилось радио из соседней комнаты, а может быть, и из соседней квартиры.
– Что же ты не пьешь? – спросила женщина, и только тут Борис посмотрел на нее более внимательно. Мелкая и бледная, веснушчатая, она выглядела неухоженной. Жидкие, прямые, темно-рыжие волосы у корней были седыми.
– Что ты не пьешь? – повторила она.
– Не знаю. Не хочется.
– Как избавиться от муравьев?
– Муравьев?
– Муравьи так и лезут ко мне в дом, маленькие, рыжие, как будто жареные. Ползают по стенам, на кухне залезают в шкафы и в стол, в постели их полно.
– В постели?
– Ага.
– Мне бы надо было позвонить жене.
– Телефон вон там.
Сняв трубку, Борис долго смотрел на телефонный диск. Жужжание мухи стало просто невыносимым.
– Не могу вспомнить номер, – наконец сказал он улыбаясь. – Странно.
– Позвони в справочную… Ты хоть помнишь, как тебя зовут?
– Борис.
– Серьезно? Так звали моего бывшего мужа.
– Правда?
– Он погиб.
– В автомобильной катастрофе?
– Нет, в Иране.
Борис вернулся к дивану, сел рядом с женщиной, отпил глоток водки и понял, что не может ее пить.
– Ни хрена себе! Не могу вспомнить собственный номер телефона.
– А я не могу вспомнить, как выглядел мой бывший муж.
– Правда?
– Я все время боялась, что его убьют какие-нибудь фундаменталисты или что на их стройку упадет бомба или ракета. Я говорила себе, что не должна так думать. Потому что, когда думаешь о таких вещах, получается, что будто тебе хочется, чтобы они произошли. Он был каменщиком.
– А как он погиб?
– Взорвался газовый баллон в его бараке.
«Шиме Набору и Весне Ивкович, которые сегодня вступают в брачный союз, всего самого лучшего в совместной жизни желают Кажимир, Диана, Весна, Антония, Буба, Дамир и Анте».
– Его привезли на самолете, в мешке из какого-то серебристого материала на молнии. Он весь был совершенно обуглившийся. Я не смогла его опознать… Знаешь, это смешно звучит, но я долго верила, что вообще-то он не погиб, что он, уж не знаю как, ну вроде как в «Санта-Барбаре», однажды появится под видом другого человека.
– Чудно все это, – сказал Борис и снова отпил водки. На смятом клетчатом пледе он заметил несколько длинных рыжих волос; женщина заплакала.
– Чудно все это, – повторил он.
Неуверенным движением погладил женщину по голове, она порывисто, как будто долго ждала этого, прижалась к его груди и вцепилась в рубашку.
– Борис!
– Успокойся, любимая, – прошептал Борис, – мы снова вместе.
Справочник по реальной зоологии
(фрагмент книги «феноменология мелкого»)
«Итак, пока остановимся на этом, и я еще раз хотел бы от всего сердца поблагодарить вас за то терпение, с которым вы сегодня выслушали меня!» – закончил свое выступление Анте Старчевич в атмосфере радостного одобрения. Взгляд Старика блуждал по залу, как будто он хотел запомнить лицо каждого из присутствующих, а рука стенографистки сделала здесь приписку: «В этот момент начался ливень».
Стояло то самое время, когда покрытые виноградниками холмы вокруг Загреба начинают кишеть улитками.
Сразу после зимнего сна виноградная улитка спешит насладиться ласковой травой. В пропитанные влагой майские и июньские дни эти сладострастники начинают свои любовные игры: повсюду медленно кружатся друг вокруг друга пары влюбленных улиток, и если попытаться представить себе музыку, которая могла бы сопровождать их танец, то это был бы только Равель. Потом любовники соединяются подошвами (но депутаты в этот момент уже покинули парламент), которые начинают волнообразно, по словам Брема, сокращаться в любовном экстазе. Рожки тоже не остаются безучастными, они, прижимаясь, так переплетаются, что их прикосновение в двух работах уже сравнивалось с поцелуями голубей. Но все это просто бледнеет перед тем фактом, что свое наслаждение улитки стремятся усилить за счет использования особого инструмента. А именно: и он, и она обладают «стрелой любви» – похожим на шип известковым наростом, который они вонзают друг другу в тело. Альфред Брем эту сцену наблюдал неоднократно. Остальные авторы, описывавшие аналогичные моменты высшего сладострастия, правда, на другом материале, например, Габриеле д’Аннунцио, не смогли подняться до
