такого уровня. Он остановился на сравнениях и метафорах там, где Брем говорит о самой сути дела. Таким образом, любой виноградник оставляет далеко позади декадентство, которым прославился д’Аннунцио.
Семь лет назад Брем (видимо, окончательно) разорвал отношения с дирекцией Берлинского аквариума ввиду разногласий, на которых нам здесь не хотелось бы останавливаться, чтобы не вовлекать в дискуссию слишком большое число заинтересованных. Впрочем, его описания виноградной улитки относятся к периоду, предшествовавшему этому неприятному конфликту, точнее, ко времени его возвращения из второй африканской экспедиции, а приведенные им примеры в полном смысле слова германские и европейские. Это удивительно, поскольку любовная изощренность улиток имеет ориентальный характер. И тут общеизвестная медлительность улиток в этих делах оборачивается большим преимуществом.
Немцы, которых Старик не любил, употребляют нежных любовников в пищу в вареном виде, однако есть народы, которые удовлетворяются лишь несколькими каплями лимонного сока в качестве приправы. И в этом контексте общеизвестная медлительность улиток оказывается губительной для них. Считается, что на столах Австро-Венгерской монархии в периоды ее процветания ежегодно заканчивали свою жизнь приблизительно четыре миллиона улиток. Во времена наполеоновских войн за улиток сражались просто беспощадно.
Именно эти мысли пытался прогнать Старчевич, сидя в коляске, которая под струями ливня спускалась вниз по улицам Верхнего города, и обдумывая некоторые моменты только что произнесенной речи. Кое-кто из депутатов еще стоял под арками домов, ожидая, когда утихомирится небо. Старчевичу приходилось то и дело приподнимать цилиндр, и, чтобы не утруждать себя, он откинулся в глубину коляски, источавшую роскошный запах влажной кожи. Ему хотелось избавиться от одной из таких банальных мыслей, как, например, следующая: «У нас все движется со скоростью улитки. Весь мир идет вперед, всегда только вперед. Сейчас у нас 1881 год, а уже двадцать лет назад человек прошел по канату, натянутому над Ниагарским водопадом!»
Вошь всегда появляется там, где какая-нибудь идея соприкасается с реальностью. Можно сказать, что то место, в котором идея входит в контакт с действительностью, становится вшивым. Таким образом, ход истории следует рассматривать в гигиеническом аспекте. Это же касается и войн, которые представляют собой не что иное, как ускоренную самореализацию народов.
Какой бы ни была война, трехлетней или столетней, вошь переживет любую. С точки зрения casus belli («повод к войне» (лат.)) вошь выглядит возвышенно равнодушной. Ее мало интересует, бьются ли фаланги властителей мира или пьяные орды, идет ли война за империю или за один луг, за целый континент или за навозную кучу на заднем дворе. Она существо вездесущее, демократическое, своего рода образ постоянства при всех различиях. Однако, ввиду того что и любую огромную армию, и любую мелкую банду сосет одно и то же тайное войско вшей, это насекомое одновременно свидетельствует и о том, на что способен одержимый жаждой крови коллективизм. Не забудем, господа, и блоху, этого одинокого попрыгунчика в мундире Наполеона! Блоха и вошь – вот два противостоящих принципа всемирной истории. Мировой дух верхом на коне, каким его увидел Гегель, воплощал в себе, судя по всему, и ту, и другую. Удивляет, однако, что это ускользнуло от Гегеля, вследствие чего осталась нереализованной возможность исключительно плодотворной дефиниции мирового духа как синтеза вши и блохи. Это тем более удивительно, если принять во внимание, что поблизости маячил и Иоганн Вольфганг фон Гете со своей широко известной любовью к конкретному.
Злопыхатели наверняка подумают, что оба в то мгновение, когда Бонапарт верхом промчался через историю, изрядно чесались.
Многоуважаемый Мишо Кишпатич отмечает несколько источников, в которых сообщается, что расчесы при зуде от насекомых далеко не безобидны. Вши не только исключительно злокозненны, они могут сыграть и роковую роль. В трудах, на которые ссылается Кишпатич, они описываются не просто как временное неудобство, но и как причина более долговременных и неприятных последствий в виде ухода из жизни. В частности, вши стали причиной смерти Ирода, Агриппы Марка, диктатора Суллы, а в XIII веке – Филиппа П. Можно было бы предположить, что вши особенно ополчаются на высоких должностных лиц, даже на венценосцев, но такое предположение в корне ошибочно. Данный список охватывает исключительно тех, чья смерть бросается в глаза и, таким образом, оставляет след вроде такого, как «умер Агриппа Марк», «умер Филипп II, французский король». Кроме того, имеются и другие вехи, от которых можно вести исчисление времени. Например: «Спустя три года после смерти римского диктатора Суллы был большой неурожай».
Что же касается огромного большинства людей, относительно которых можно предположить, что и они на протяжении истории наслаждались даром жизни, то их исчезновение не оставило никаких письменных следов, независимо от того, стали ли его причиной вши или что-то иное. Поэтому теоретически вовсе не исключено, что все они еще живы. Кроме того, Агриппа вообще был не императором, а строителем римского Пантеона и составителем географической карты.
Сказанное выше, конечно, никого не удивит. То, что вши сосут кровь у венценосцев и простолюдинов, банкиров и нищих, – просто трюизм.
У этих созданий, однако, имеется одна странная склонность, которая представляет все вышеизложенное в совершенно ином свете. Несмотря на то, что, как мы сказали, вошь не брезгует никем от самых высших до низших слоев общества, в одном отношении она проявляет известную привередливость.
В частности, самые серьезные исследования подтверждают, что вши небезразличны к цвету кожи, то есть они непримиримые расисты. Это не шутка: вши, живущие среди нас, белых, желтовато-серого цвета, негритянские вши – черные, китайские – желтовато-коричневые, эскимосские же совершенно белые! Но важнее всего то, что эта идиосинкразия носит универсальный характер: вши, которые вырастило на себе одно племя, не могут жить на представителях другого племени!
Странно?
Ни в коей мере. Явление это глубоко человеческое, и оно указывает на тесную близость и кровную связь упомянутого создания и нашего, людского, рода.
Более того! В последнее время многие умные головы мучаются вопросом: кому и чему служат, например, этнические чистки некоторых территорий? И если кто-то, глубоко обеспокоенный, решит, что такие меры не служат никому и ничему, вот ему помощь, на которую он, скорее всего, и не рассчитывал: если гниды одного народа страдают непереносимостью по отношению к гнидам другого народа, то ради блага гнид первого должен исчезнуть второй народ.
И тут возникает вопрос: как могло случиться, что Гегель не понял, в чем беда? Ведь, может, и у гниды есть какое-то свое «понимание свободы», которое тоже, и (еще как) развивается?
В пьесе Шнайдера «Смертеописание» один из героев – Янко Полич Камов – благодарит Господа Бога за
