Не потому, что боюсь его, а потому, что ему явно нужна помощь.
Вот только он не спешит с ответом.
– Как тебе помочь? – тихо спрашивает она.
Господи, я веду себя как псих, ненавижу себя.
– П-прости, – запинаясь, бормочу я и прикрываю лицо свободной рукой. Прости, что напугал, что размахивал ножом, что разочаровал тебя. – Я не собирался… Я не… Я просто…
Сам не знаю, что пытаюсь сказать. Что не собирался нападать на нее? Что только холодная тяжесть в ладони, напоминание о том, кто я есть, еще удерживает меня на краю?
– П-пожалуйста, – снова шевелю я непослушными губами, но девушка не двигается с места. Страх на ее лице сменяется замешательством, сквозь которое проступает жалость.
– Что с тобой? – наконец спрашивает она.
Я должен объяснить, что у меня обыкновенная паническая атака, такое со мной случается. Но выговорить получается только:
– Пожалуйста, помоги.
– Как тебе помочь?! – Она почти кричит. – Скажи, что мне сделать?
От крика становится еще хуже, страх снова стискивает горло.
– Я не понимаю, ты только скажи, я все сделаю! – твердит она.
Я не могу позволить ей выйти. Откроет дверь – и сюда ворвутся остальные фанатки. Мне невыносима сама мысль о том, что они увидят меня в таком состоянии.
И поэтому я должен сделать вдох.
И выдох.
Я вижу, что он пытается дышать медленнее, но у него не получается, все обрывается на полувдохе. Погодите-ка. Кажется, я догадываюсь, в чем дело.
Похоже, у него паническая атака.
Со мной такого никогда не случалось, и я мало знаю о панических атаках – кроме того, что они вообще бывают.
Он до сих пор сжимает кинжал, но больше не размахивает им. Рука безвольно повисла, словно нож вдруг стал слишком тяжелым. Похоже, нападать на меня он не собирается.
Я медленно опускаюсь на корточки.
– Меня зовут Ангел Рахими, – осторожно говорю я. На этот раз сетевое имя звучит совершенно естественно. Может, теперь оно и в самом деле мое.
Джимми поднимает голову и смотрит на меня, недоуменно сощурившись.
– Что?
– Меня зовут Ангел Рахими, – так же медленно повторяю я. – Я фанатка «Ковчега». Пришла на встречу с вами. Хочу тебе помочь.
– Ангел? – моргает он. – Тебя зовут Ангел?
– Ну… – Боюсь, если я начну объяснять, мы окончательно запутаемся. Лучше не усложнять. – Да, меня зовут Ангел.
Он продолжает на меня таращиться.
– Я не причиню тебе вреда, – говорю я.
– Что?
– Я не причиню тебе вреда. Я вообще безобидная. Даже паука убить не могу.
Он все смотрит и смотрит.
– Ладно, – наконец произносит он, и я перехожу к главному вопросу:
– У тебя паническая атака?
Нет, ну откуда мне знать – может, он обдолбался наркотиками и его кроет? Лучше уточнить.
К счастью, он медленно кивает. Уже легче.
– П-прости… – бормочет он, прерывисто дыша.
За что он просит прощения? За приступ паники?
Господи, как же мне хочется его обнять – и пусть сколько угодно плачет у меня на плече.
Но это всё мечты, а сейчас я должна радоваться, что мы вроде бы наладили общение.
– Попробуй вдохнуть поглубже, – предлагаю я. И, чтобы подать пример, сама вдыхаю нарочито глубоко. – Вдох. – С шумом выдыхаю. – Выдох.
К моему удивлению – я и не ждала, что он послушает, – он пытается повторять. Неотрывно смотрит на меня – глазами, круглыми от ужаса и блестящими от слез, – и делает три коротких вдоха за то время, пока я делаю один. Хотя меня саму потряхивает от волнения, я умудряюсь выдавить из себя улыбку и сказать:
– Вот, правильно! Молодец! У тебя получается!
Честное слово, чувствую себя мамой, которая пришла на школьные соревнования поддержать ребенка.
Не переставая дышать напоказ, я кошусь на нож в его руке. Кажется, хватка немного ослабла. Когда на каждый мой вдох приходится уже два его, он выпаливает:
– Почему ты мне помогаешь?
Теперь его голос хотя бы отдаленно напоминает голос того Джимми, которого я знаю, голос, который поет мне каждый день, о котором я думаю все время – и порой слышу во сне. Иногда мне снится сам Джимми – такой светлый, сияющий – и протягивает мне руку. Не удивлюсь, если происходящее тоже окажется сном.
– Потому что люблю тебя, – честно отвечаю я.
Его лицо застывает. Он резко утыкается взглядом в пол.
– Ты меня не любишь. Ты меня не знаешь, – угрюмо произносит Джимми. – Ты вообще представляешь, что такое любовь?
Не такой реакции я ожидала. Впрочем, я не собиралась признаваться ему в любви так, будто мы герои романтического фильма. Потому что романтикой тут даже не пахнет. Мои чувства куда глубже этой ерунды.
Боюсь, слово «любовь» тут вообще не подходит. Чувства, которые я испытываю к «Ковчегу», заставляют меня жить. Они помогают мне вставать с кровати, когда все вокруг видится в черном цвете и я ощущаю себя полным ничтожеством. То есть каждый божий день. Неудивительно, что Джимми меня не понимает. Ему-то не нужно цепляться за музыкальную группу, чтобы не рухнуть в бездну. Он звезда. У него есть все. Каждый день приносит ему радость, его жизнь полна страсти, он путешествует по миру с лучшими друзьями. Действительно, зачем ему думать о ком-то, кроме себя?
Нет, он понятия не имеет о том, каково это – отчаянно искать выход из круга мрачных мыслей.
– А ты? – с горечью спрашиваю я.
Ответить он не успевает. Дверь с грохотом распахивается, широкоплечий телохранитель поднимает Джимми с пола, будто он – расшалившийся трехлетка, и уносит. Я встаю и молча смотрю ему вслед, наблюдая, как охрана прокладывает путь через беснующуюся толпу.
А потом начинаю плакать.
Я не теряю сознания, но впадаю в оцепенение и перестаю понимать, что творится вокруг. Потому что все это происходит не со мной, а с телом, которое люди зовут Джимми Кага-Риччи. Я никакого отношения к этому телу не имею. И не имел. Люди смотрят на Джимми, но меня не видят. Они замечают только улыбчивого мечтательного музыканта, который ни капли не похож на Джимми настоящего.
Звучит как полный бред. Даже не буду пытаться объяснить. Некоторые вещи объяснять бесполезно.
Я толком не помню, как меня несли через толпу. Кажется, я только моргнул – и уже оказался в нашей гримерной. Все вокруг суетятся и кричат. Сесили орет на работников стадиона, работники орут на нее, организаторы тура орут на охрану, Роуэн орет на меня, спрашивая, куда я исчез, где я был и неужели я
