пыльному хетчбеку. Я сел на пассажирское сиденье, и, не сказав мне, куда мы направляемся (разве что нараспев пообещав: «Увидите, увидите…»), миссис Диринг поехала, похоже точно зная куда. Она жестко переключала передачи, резко поворачивала, ускорялась и снижала скорость. Для моего желудка, в такой ранний час, все это было чересчур. Наконец она подъехала к маленькой белой деревянной церкви Святого Стефана, где семь с половиной лет назад поженились Эмбер и Стюарт. К тому времени мое сердце колотилось в груди и в ушах, словно меня похищают с моего же согласия.
Миссис Диринг вышла из машины раньше меня и зачем-то начала рассказывать об особенностях этой церкви так легко и непринужденно, будто мы были, не знаю, на обзорной экскурсии. Она вспоминала всякие мелочи, которые случились на той давней свадьбе, например, как отец Эмбер, Лес, привез ее в фургоне для лошадей: предварительно он протер его от грязи, а сам надел свой единственный костюм. Лицо его было краснее обычного от жары, но он отказался войти в церковь, потому что там был Дэнни. Эмбер всю дорогу сидела на удивление тихо, не проронив ни слова. Когда фургон прибыл, Кэндис, подружка невесты, поспешила помочь Эмбер выбраться из фургона, – на первый взгляд, чтобы платье ни за что не зацепилось, но, как чувствовала миссис Диринг, не только из-за этого. Это была медленная поездка по ухабистой дороге памяти, будто мать Эмбер собиралась внушить мне чувство вины.
Дверь церкви была закрыта, но не заперта, и внутри было как минимум на пять градусов холоднее, чем снаружи. Симпатичный, полностью деревянный интерьер придавал церкви вид пустого ковчега. Звук шагов скрадывался красной ковровой дорожкой, лилии на узоре указывали в сторону алтаря, сливаясь в непреодолимый поток, и миссис Диринг следовала ему, торжественно шагая, словно она сама была невестой в тот печальный день.
– Здесь Эмбер дала священные клятвы, – произнесла миссис Диринг с излишним нажимом, специально глядя мне в глаза дольше, чем это было комфортно. – «В горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас».
Я не поддался на такую очевидную провокацию, решив сохранять спокойствие, несмотря ни на что. Очевидно, миссис Диринг знала о нас, и я понимал, что дело идет к лекции о нравственности и моей роли в том, что я сбил с пути ее дочь.
– Одна из маленьких внучек Стюарта сидела здесь, – она указала на переднюю скамью, – и все время роняла ключи своей матери. В конце концов мне пришлось пойти и забрать ключи у маленькой негодницы, потому что ее мать была рядом и позволяла ей это делать. Тогда я поняла, во что вляпалась моя дочь, когда связалась с этими испорченными и злобными людьми, семьей ее мужа.
Миссис Диринг быстро окинула взглядом неф, словно вспоминая всех присутствовавших там людей; затем коротко резко вдохнула, и ей внезапно захотелось выйти из церкви. Оказавшись на свежем воздухе, мы оба чувствовали себя некомфортно, но притворились, что это обычная прогулка. Мы шли к бухте, и, я уверен, в нас крепло осознание: нужно покончить с этим, чем бы это ни было. Конечно, мы приближались именно к той самой бухте, где я пережидал свадьбу Эмбер и Стюарта. Пока мы шли туда, ветер усиливался, по серому небу расползалась чернота, время от времени из-за горизонта эффектно вырывались лучи солнца, но снова исчезали.
Наконец миссис Диринг нашла подходящее место: почти сухой песок и не слишком много ракушек. Я сел справа от нее, так что мы оба смотрели на море. Наступил тот самый леденящий душу момент молчания перед серьезным разговором.
– Будет нелегко. – Миссис Диринг вытянула сначала одну ногу, затем другую, помогая себе руками и случайно развязав шнурки на одном ботинке. – Правда не знаю, с чего начать.
– Хорошо бы с начала.
Наверное, мои слова прозвучали слишком резко, скорее всего, потому, что я был в напряжении и ждал сам не знаю чего.
– Я знаю, что вам нравилась моя дочь, – наконец сказала она, посмотрев на меня долго и пристально.
Я выдержал взгляд не дрогнув. Меня не за что стыдить. Я любил Эмбер – и продолжал любить. Это была не мимолетная связь, интрижка. Я любил ее больше девяти лет, любил – это не «нравилась».
– Я знаю, что у вас была связь. Когда Стюарт умирал.
Миссис Диринг снова повернулась к морю. Неподалеку парила чайка, кренясь то в одну сторону, то в другую, как воздушный змей, натянутый сильным порывом.
– Мы любили друг друга, вы знали? – спросил я прямо.
Тут миссис Диринг удивила меня. Повернувшись, она снова посмотрела мне в глаза и с теплотой в голосе сказала:
– Да, это я тоже знаю.
Затем она сцепила руки вместе, зажала их между коленями и очень эмоционально, будто не своим голосом, сказала:
– Моя дочь – ваша.
– Что?
Сначала я не понял, что именно она имеет в виду. Как Эмбер могла стать моей? Она имеет в виду – в душе? Это что, утешительный приз?
– Моя младшая, Грейси… Она ваша.
Я сидел ошеломленный, не уверенный на сто процентов, что понял правильно, но слишком смущенный, чтобы переспросить.
– Она ваша. – Миссис Диринг повысила голос, не оставляя места для сомнений в моей голове. – Грейси – ваш с Эмбер ребенок.
На этот раз я знал, что все правильно расслышал. Боже мой, сколько разных чувств я испытал одновременно. С одной стороны, я не мог в это поверить, с другой – я хотел в это верить, но, даже если и не верил, в голове пронеслось столько всего! Я вспомнил, как столкнулся с Эмбер, покупая детские вещи, как мы были на ферме пару дней спустя и она сказала, что пора бы мне познакомиться с новым членом семьи. Я вспомнил, как миссис Диринг не хотела, чтобы я видел ребенка, как она не хотела, чтобы я вообще был рядом.
Я слышал, как миссис Диринг продолжала говорить, но голос ее стал звучать словно откуда-то издалека.
– Когда Эмбер переехала жить ко мне… когда вы не могли видеться с ней во время траура… Неужели вы не подозревали?
Разные моменты из прошлого, казалось, засоряли мой разум, пока я машинально качал головой из стороны в сторону.
– Она была на четвертом месяце беременности, когда вы так неожиданно пришли к ней на Виньярд-роуд. Она не хотела открывать, когда увидела, что это вы. Вам не показалось странным, что она вышла из вполне комфортабельного дома в зимнем пальто?
Да, теперь, когда она об этом сказала, мне так показалось. Но в то время я думал только о том, что у Эмбер кто-то был, что на ее теле остались следы страсти, которые она скрывала от меня, и поэтому так странно себя вела. Господи боже, почему она мне не сказала? Если ребенок мой, я имел полное право знать! Впрочем, как я мог быть уверенным, что миссис Диринг не выдумала все это? Может, Эмбер забеременела от другого в тот день или в те жаркие ночи на яхте. Может, она и сама не знала, кто отец? А теперь ее мать… пытается переложить ответственность за незаконнорожденного ребенка на меня? Может, она думает, что я стал знаменитым? Я злился и обижался на то, что мне не сказали раньше. Они решили, что мне нельзя доверить правду! Но в то же время я надеялся, вопреки всему…
– Почему она не сказала мне?! Я бы поступил как надо. Если это мой ребенок.
– Вначале она сама не знала. Вы же сказали ей пить таблетки, и она думала, что тошнота, болезненность в груди и вздутие живота – это нормально. Ей и в голову не приходило, что она может быть беременна. В конце концов, она принимала таблетки, они должны были обезопасить ее на сто процентов. И только когда она перестала принимать их, после Стюарта, но месячные так и не пришли, она наконец-то все поняла.
Миссис Диринг поджала губы и неодобрительно покачала головой.
