он оставил маме в доверительном управлении…
Любил меня, как всех остальных?
Но это невозможно.
Как такое возможно?
Не верится.
– Вирджил? Ты еще здесь?
Да, я еще здесь.
– Ты маме звонил?
Нет еще.
– Она будет рада тебя услышать. Сказать ей, что ты вернулся?
Нет. Да. Спасибо.
– Приезжай к ней на ужин. Там увидимся.
Нет. Позже.
– Тогда вдвоем? Я могу заехать к тебе, привезти что-нибудь на ужин.
Как-нибудь потом.
Я еще не готов.
– Я рада, что ты вернулся. Уж не знаю откуда.
София подбирала слова. Конечно, она испытала шок и отвращение от действий безрассудного брата, но по телефону она не стала выплескивать эмоции.
– В следующий раз, прежде чем исчезнуть, предупреди меня. Или маму.
О’кей.
– Хочешь узнать, на что они собираются потратить свое наследство?
Они означало старший брат и сестры. Это не требовало расшифровки.
– Том «вложит деньги» в «Маккларен инкорпорейтед». Беверли потратит их на ремонт дома, говорит, что «он рассыпается на глазах». Лорен собирается использовать «давно заслуженный отдых» в декабре. А я пока еще не решила.
Молчание.
– А ты что сделаешь с отцовскими деньгами, Вирджил? Раздашь?
Раздам.
А может, себе оставлю.
Жадина, эгоист. Обжора. Вирджил Маккларен, которого никто не знал, и уж тем более отец.
Оставить себе. Хватит с него барахла, приобретенного на распродажах.
Запас художественных принадлежностей. Собственное, несъемное жилье. Своя студия.
Вместо уродливого велика, который не украдет ни один уважающий себя парень, приличный пикап. Хватит уже одалживать автомобиль у других, пора обзавестись собственным.
(Он даже знает один «додж» на продажу, по умеренной цене. То, что надо, для доставки скульптур из металлолома на художественную ярмарку.)
(Сразу захотелось махнуть… куда? На юго-запад. Засушливая пустыня, бескрайнее небо, на фоне которых твоя вина и ты сам превращаются в ничто. Когда?)
А еще вернет давние долги.
(В том числе матери? Нет, она никогда не возьмет у него деньги. Тем более отцовские. Это уже извращение! Зря обидит мать.)
Вдруг до него дошло: деньги, полученные по наследству, облагаются налогом.
Иными словами, он получит сумму существенно меньше указанной в завещании.
Он уже не помнит, когда последний раз платил налоги. Федеральные, штата. А когда временно работал младшим преподавателем в колледже, доход был таким низким, что налог не достигал и пятисот долларов.
Как же Вирджил далек от столь восхваляемого мира реальности!
И тут, словно из ниоткуда, из печного дыма, прилетела мысль: что могло вызвать смерть отца.
Вирджил не всегда мыл руки при входе в больничную палату. Был слишком сосредоточен на отце и своей флейте. С забывчивостью двенадцатилетнего подростка игнорировал санитайзер на стене. В упор не видел. Все эти правила касались других, но не его.
Или думал так: отец у нас такой здоровяк, жизнеспособный, его никакая зараза не возьмет.
Стафилококковая инфекция, так сказали врачи. Вирджил слышал про кишечную палочку. Распространенная бактерия, живущая в почве, особенно на фермах, в навозных кучах. В естественных отходах животных. В канализации. Кусочки такой земли были на подметках его башмаков, сандалий. Ноздри постоянно улавливали запах навоза, который резко усиливался в дождливую погоду, хотя последние коровы с их фермы давно исчезли. В отличие от навозных мух. Здоровому человеку кишечная палочка не страшна, а вот ослабленному организму…
При первом же визите медсестра показала Вирджилу санитайзер на стене у входа и предупредила: Всегда тщательно мойте руки.
И все неукоснительно, послушно мыли руки сильно пахнущим антисептиком.
Все, кроме безалаберного Вирджила. Нечистые руки, грязь под ногтями. Изгвазданная куртка. Заляпанные ботинки. Входил в больничную палату с флейтой под мышкой, словно сказочный персонаж, наделенный особыми привилегиями, а значит, разумные ограничения его не касаются.
Он заразил отца.
Он его убил.
А тот, ничего не ведая, щедро его наградил.
Страшное открытие! Ужас пролился на него потоком грязной воды. Это все ты, Вирджил.
На рассвете он проснулся, задыхаясь от дыма из печи.
О боже! Сам себя чуть не отправил на тот свет. Сбросив все с кровати, он выбежал босиком под промозглый дождь с ветром – в слабой надежде, что Господь его все-таки простит.
Вдовий разгул
– Мама, что ты натворила!
Она вылила содержимое всех мужниных бутылок – высококачественный виски, джин, водку, бурбон – в раковину, и даже через несколько часов в кухне стоял запах разгульной пьянки.
(Но таблетки в аптечке – ее большой секрет от всех – она сохранила.)
Дрожащая рука
Поторопись! Опаздывать нельзя.
Если раньше она мчалась в институт к 7:30, то теперь с трудом заставляла себя продрать глаза из страха увидеть какую-нибудь черную лягушку, сидящую у нее на груди.
И во рту что-то черное, скользкое, лягушечье.
Руки-ноги словно налились свинцом. Сегодня она снова будет недрогнувшей рукой вводить обезболивающие инъекции лабораторным животным.
Уже соскучилась. Пора вернуться к четкому рабочему распорядку после столь долгого отсутствия.
Красота в точности. А обычная жизнь – размягченная, вялая, бесформенная, не поддающаяся замерам.
Изначально она планировала вернуться на работу вскоре после смерти отца. Через три дня максимум. Но пришлось жить с матерью на Олд-Фарм-роуд, сопровождать ее в адвокатскую контору, в городской суд по наследственным делам и на всякие другие процедуры под мрачной рубрикой «посмертные обязанности».
Присматривай за мамой, попросила ее озабоченная Беверли, которой пора было возвращаться в свою семью.
Если что пойдет не так, сразу звони мне, сказала ей Лорен, вернувшаяся к профессиональным школьным обязанностям.
Том тоже на нее рассчитывал. На него, как на нового исполнительного директора компании «Маккларен инкорпорейтед», обрушилось все сразу: работа в Хэммонде, семья в Рочестере, выматывающие разъезды.
А Вирджил? Тот просто исчез почти на три недели.
(После того как он несколько дней не появлялся у матери, София поехала в его хижину на Медвежьей горе. Она знала, что брата не будет в адвокатской конторе во время оглашения завещания, но о своих планах уехать он не обмолвился ни словом. От его дружков она узнала, что Вирджил одолжил машину и отбыл «куда-то на север», неизвестно на сколько. Главный шок: она не была шокирована этим известием.)
А когда она рассказала об этом матери, та отнеслась с пониманием: Ничего удивительного. Ему надо побыть наедине с отцом.
Она едет по знакомой трассе в исследовательский институт Мемориал-парк.
Вот только недавнее событие делает знакомое незнакомым.
Если раньше окрестности казались привычными, ничем не примечательными, то сейчас на всем лежит печать смерти. Уже никогда эта дорога не станет прежней.
Последний раз она ехала по этой трассе в день исторической лекции Алистера Минса… и в день смерти отца.
Она ехала с упавшим сердцем, после того как обнаружила столько экстренных сообщений в телефоне.
– Ох, папа, как же мне тебя не хватает!
В машине ты можешь вслух говорить сама с собой. Никто не услышит, ни в чем не заподозрит. Никому до тебя нет дела.
Уайти так любил болтать за рулем! Порой отрывал от руля обе руки в эмоциональном порыве.
Для Уайти слово было жестом.
София вспоминает с улыбкой. Она слышит, с какой
